Как Сталин, Ярославский и Молотов в 1930 году написали “интервью” митрополита Сергия
ИГОРЬ КУРЛЯНДСКИЙ , EIRENE

16 февраля 1930 года в газетах “Правда” и “Известия” было опубликовано интервью митрополита Сергия (Старогородского) и членов Синода. Публикуем статью историка Игоря Курляндского, опубликованную в “Политическом журнале” №6-7 за 2008 год, о том, кем было написано это интервью на самом деле. 
Переход к политике сплошной коллективизации на рубеже 20-30-х сопровождался новым наступлением на религии и церкви в СССР, массовым разрушением храмов, жестокими репрессиями против духовенства и верующих. Громкий резонанс имело осуждение антихристианских гонений в СССР Папой Римским Пием XI (“Рост такого зверства и безбожия, поощряемый государственной властью, требует всеобщего и торжественного возмещения и ответа”…), архиепископом Кентерберийским, рядом международных организаций.
Советские власти расценили эту кампанию как клевету, были организованы демонстрации по поводу готовящегося “крестового похода”, инспирированы отклики разных церквей внутри страны. Самым ярким было выступление в печати митрополита Сергия от имени главы православных “староцерковников”.
Интервью Сергия и его Синода советским корреспондентам было опубликовано в “Известиях” и в “Правде” 16 февраля 1930 г., через три дня последовало аналогичное интервью уже только Сергия зарубежным корреспондентам. Эти пресс-конференции вызвали возмущение церквей за рубежом, а также церковной оппозиции внутри страны. Владыку обвиняли во лжи.
Исторической “пресс-конференции” с советскими журналистами предшествовало постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 14 февраля 1930 г.: “Поручить тт. Ярославскому, Сталину и Молотову решить вопрос об интервью”. Вряд ли имелись сомнения, что это “интервью” состоялось по инициативе верховной власти, но до сих пор оставался неизвестным механизм его организации, какую роль в нем сыграли митрополит Сергий и другие иерархи.
Текстологический анализ документов из Архива президента РФ показал, что “интервью” являлось полной фальсификацией, совершенной уполномоченными к этому постановлением Политбюро Сталиным, Ярославским и Молотовым. Никто из иерархов Церкви, включая митрополита Сергия, не участвовал ни в его написании, ни в редактировании. Не существовало и “представителей советской печати”, которые якобы брали это “интервью”.
Все вопросы были сформулированы Ярославским и Сталиным – партийные деятели от лица “иерархов” сами же и отвечали на них. Важную помощь автору статьи оказало знание почерков вождей, что помогло точно установить, кому из них принадлежат какая правка или фрагменты текста. Основной вариант был написан главным безбожником страны Ярославским. Он был тщательно отредактирован и дописан главным коммунистом Сталиным. Молотов оставил менее значительную правку.
Сталиным собственноручно был написан вариант названия и преамбулы так называемого интервью – “Интервью с главой… Православной церкви митрополитом Сергием”. Прочерк значил, что Сталин не решил тогда, как точно обозначить титул Сергия – “глава российской православной церкви” или как-то еще? В итоге назвали “главой патриаршей православной церкви в СССР”. Вначале планировалось представить текст как “интервью” только Сергия, без Синода, но в итоге решили, что значительно весомее представить его как общее мнение руководства “тихоновцев”. Формально “главой” Церкви Сергий в 1930 г. не был, он являлся заместителем патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского), который находился в то время в ссылке в поселке Хэ на береге Обской губы за Полярным кругом (расстрелян в 1937 г.). Так что, объявив митрополита Сергия “главой”, власти пошли на фальсификацию.
В конце публикации значились имена немногих оставшихся на свободе членов Синода – после митрополита Нижегородского Сергия (Старгородского) под “интервью” якобы подписались митрополит Саратовский Серафим (Александров), архиепископ Хутынский Алексий (Симанский), архиепископ Звенигородский Филипп (Гумилевский), архиепископ Орехово-Зуевский Питирим (Крылов). Трое из пяти “подписантов” “интервью” с “советской печатью” были уничтожены в годы сталинского террора. Митрополит Серафим (Александров) расстрелян 2 декабря 1937 г.
Архиепископ Филипп (Гумилевский) умер в тюрьме в 1936 г. Архиепископ Питирим (Крылов), как член “террористической фашистской организации церковников”, расстрелян 19 августа 1937 г., попав в сталинские расстрельные списки, то есть санкция на его уничтожение была дана лично Сталиным. В архивах нет следа, что иерархи предварительно ознакомились с тем, что им было приписано как “интервью”, – ни подписей, ни документов, что такие подписи у них запрашивались. Скорее всего, владык по линии ОГПУ заставили молчать о том, что публикуемый в газетах текст является фальсификацией.
“Интервью” предварялось написанным сталинской рукой вступлением: “Представители советской печати обратились с рядом вопросов к митрополиту Сергию. На поставленные митрополиту вопросы он дал следующие ответы”. Эти строчки “вождя” были циничной ложью. Не было ни “представителей советской печати”, ни ряда “поставленных вопросов”, ни “следующих ответов”. Первым был вопрос: “Действительно ли существует в СССР гонение на религию и в каких формах оно проявляется”? (Ответ): “Гонения на религию в СССР никогда не было и нет. … Последнее постановление ВЦИК и СНК РСФСР о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 г. совершенно исключает даже малейшую видимость какого-либо гонения на религию”.
Лживость ответа “Сергия” вряд ли нуждается в комментариях, как и ссылка на постановление, якобы гарантирующее религиозную свободу, а на самом деле содержащее множество ограничений для деятельности конфессий. Следующий вопрос касался темы закрытия церквей, принявшего лавинообразный характер: “Верно ли, что безбожники закрывают церкви, и как к этому относятся верующие?” Ответ Ярославского подвергся сталинской правке. “Да, действительно, некоторые церкви закрываются”, – от имени “Сергия и Синода” признал главный безбожник. – “Но производится это закрытие не по инициативе власти, а по желанию населения… Безбожники в СССР организованы в частное общество”.
Сталин после слова “общество” дописал: “и поэтому их требования в области закрытия церквей правительственные органы отнюдь не считают для себя обязательными”. Лицемерная приписка Сталина перекладывала ответственность за инициативу закрытий с государства на якобы независимое от него “общество” (Союз воинствующих безбожников), к которому правительственные органы вроде бы не прислушиваются. Ответ с этим изменением отражал известную тактику сталинской власти по сваливанию с себя вины за “эксцессы” своей политики на местных козлов отпущения.
Вопрос о репрессиях среди верующих имел не меньшую остроту: “Верно ли, что священнослужители и верующие подвергаются репрессиям за свои религиозные убеждения, арестовываются, высылаются и т. д.?” Конечно, в освещении вождей это было “неверно”. Поэтому сталинская правка к тексту была придирчивой. После слов “Репрессии, осуществляемые советским правительством в отношении верующих и священнослужителей, применяются к ним отнюдь не за их религиозные убеждения” первоначально следовало: “а исключительно за их противоправительственную деятельность”. Сталина это упоминание не устроило, так как давало повод для рассуждений на темы репрессий верующих. Поэтому вождь вычеркнул выделенные строки, а вместо них вписал: “а в общем порядке, как и к другим гражданам, за разные противоправительственные деяния”.
Поправка Сталина была глубокой, так как становилось ясно: репрессируют не по “церковному” признаку, а каждого за “антигосударственные преступления”. Далее было: “Надо сказать, что несчастье церкви состоит в том, что в прошлом, как это всем хорошо известно, она слишком срослась с монархическим строем. Поэтому церковное руководство не смогло своевременно оценить всего значения совершившегося великого социального переворота и долгое время вело себя как открытые враги соввласти”. В этом фрагменте Сталин заменил “церковное руководство” на “церковные круги”, что расширяло сферу не принявших “великого социального переворота”.
“Открытые враги соввласти” были детализированы Сталиным, всегда имевшим тягу к исторической конкретике, поэтому он дописал: “(При Колчаке, при Деникине и проч.)”. Далее Ярославский вспомнил о вынужденном “раскаянии” патриарха Тихона: “Лучшие умы церкви, как, например, патриарх Тихон, поняли это и старались исправить создавшееся положение, рекомендуя своим последователям не идти против воли народа и быть лояльными к советскому правительству.
К сожалению, даже до сего времени некоторые из духовенства не могут понять, что к старому нет возврата, и продолжают вести себя как политические противники советского государства”. Подобные пассажи были призваны оправдать те репрессии против духовенства и верующих, которые замолчать уже было невозможно. Но фраза “некоторые из духовенства не могут понять” выдавала отстраненность автора и подсказывала, что он не из церковной среды. Сталин как внимательный редактор уловил этот нюанс и заменил ее на “некоторые из нас не могут понять”, закамуфлировав авторство Ярославского.
Вопрос: “Допускается ли в СССР свобода религиозной пропаганды?” Для сочинения ответа от “вождей” потребовалась хитрая казуистика, ибо “свобода религиозной пропаганды” была упразднена в 1929 г., когда Политбюро постановило изменить статью Конституции РСФСР, лишив верующих права “свободы религиозной пропаганды” при сохранении свободы пропаганды атеистической. “Священнослужителям не запрещается отправление религиозных служб и произнесение проповедей”.
Сталин остроумно дописал этот текст, сваливая с больной головы на здоровую: “(только, к сожалению, мы сами подчас не особенно усердствуем в этом)”. В устах вождя СССР этот пассаж звучал издевательски: выходило, что власть не стесняет религиозную деятельность, а виноваты сами церковники, которые недостаточно усердны! Далее требовалось дать отповедь “лжи” заграничной печати, что отразилось в следующем вопросе: “Соответствуют ли действительности сведения, помещаемые в заграничной прессе, относительно жестокостей, чинимых агентами соввласти по отношению к отдельным священнослужителям?”
Над ответом снова пришлось потрудиться генсеку. Текст начинался: “Ни в какой степени эти сведения не отвечают действительности. Все это – сплошной вымысел, клевета… К ответственности привлекаются отдельные священнослужители не за религиозную деятельность”… Далее Сталин вычеркнул: “а за те или иные антиправительственные, а иногда и уголовно наказуемые деяния” и вписал свой текст: “а по обвинению в тех или иных антиправительственных деяниях”. Потом следовало: “и это, разумеется, происходит не в форме каких-то гонений и жестокостей, а в форме, обычной для всех других преступников”. Выделенные слова были вычеркнуты Сталиным и заменены на: “обычной для всех обвиняемых”. Эта редакция свидетельствовала о том, что правительство действует в юридическом поле.
“Как управляется церковь и нет ли стеснений для управления?” Структуры Православной Церкви в СССР в конце 1920-х гг. находились в глубоком кризисе, вызванном репрессиями властей, массовыми арестами, в результате чего деятельность большинства епархиальных управлений была парализованной. Центральное управление Церковью было фактически обезглавлено. Поэтому от партийных бонз требовалось особое искусство в том, чтобы выдать черное за белое и вложить свою ложь в уста митрополита Сергия и Синода. Ярославский начал благостно: “У нас, как и в дореволюционное время, существуют центральные и местные церковные управления.
В центре священный синод, а в епархиях преосвященный архиерей и епископский совет”. Этот вариант Сталина не удовлетворил, поэтому он вычеркнул выделенный текст и вписал: “В центре патриархия, т. е. заместитель патриаршего местоблюстителя и священный синод, а в епархиях – преосвященные архиереи и епархиальные советы”. Замена весьма существенная. Ярославский “забыл” о Патриархии, видимо желая затушевать таким образом факт ареста патриаршего местоблюстителя.
Однако же Иосиф Виссарионович лучше главного безбожника понимал, что такое умолчание сделает характеристику церковного управления безграмотной, что было бы неуместно в устах церковных иерархов. Поэтому Сталин не поостерегся упомянуть и “заместителя местоблюстителя” как составляющую часть Патриархии, хотя это и могло внимательного читателя “пресс-конференции” навести на резонный вопрос: “А куда собственно девался сам патриарший местоблюститель?”
Следующий вопрос-ответ был Сталиным после редактирования перечеркнут:“Издается ли Вами религиозная литература и достаточно ли снабжены Вы ею?” – “Мы издавали в центре и на местах журналы, церковные календари, но за недостатком материальных средств и в силу бумажного кризиса мы временно прекратили издание некоторых церковных органов. Если представится возможность, главным образом, материальная, то издательская деятельность возобновится”. Далее в тексте следовала приписка почерком Молотова: “так как запрета на издание религиозной литературы советское правительство не издавало”.
В том дезинформационном поле, в котором вождями фабриковалась “пресс-конференция”, вопрос о состоянии религиозной литературы был важен. Страна заваливалась антирелигиозной макулатурой, низкосортность которой понимал и сам Сталин, не рекомендовавший включать произведения такого рода в комплектование своей библиотеки. Но для воспитания народа в нужном духе диктатор, несомненно, считал распространение этих низкопробных потоков делом полезным.
Религиозная литература почти перестала выходить, что было связано и с жесткой цензурной политикой и прочими репрессивными мерами, обеспечивающими идеологическую монополию коммунистов в духовной жизни советского общества. Почему же Сталин решил отказаться от этого фрагмента? Представляется, дело в том, что объяснение слишком било в глаза смехотворной лживостью. “Недостаток материальных средств” и “бумажный кризис” как якобы единственные причины полного коллапса религиозной литературы в стране выглядели явно грубым обманом. Вычеркнув слабый текст, Сталин, думается, удачно разрубил гордиев узел.
Далее мифических “советских журналистов” заинтересовало: “Пользуется ли какое-либо религиозное течение привилегиями со стороны соввласти перед другими религиозными течениями и не оказывается ли Советским правительством поддержка одному из этих течений?”
Секретом Полишинеля было, что таким добрым отношением власти пользовались обновленцы – передовой церковный отряд ВЧК-ОГПУ. Ярославский начал формально: “По советскому законодательству, все религиозные организации пользуются одинаковыми правами”. А далее карандаш Сталина вычеркнул двусмысленную фразу: “Мы находимся в особо благоприятном в этом отношении положении, так как Советское правительство совершенно не заинтересовано в преобладающем развитии религиозного течения за счет другого”.
Любивший ясность формулировок вождь не мог не уловить противоречивости этого пассажа – “староцерковники” говорят об особом благоприятствовании власти к ним, выражающемся в том, что правительство дает им равные возможности по сравнению с другими!
“Как вы смотрите на дальнейшие перспективы религии вообще? “Власть с конца 1920-х гг. вела линию на полное искоренение религий и церквей в стране, иногда прибегая к тактическим отступлениям. Но церковники – по логике мнимого “интервью” – должны были выразить сдержанный оптимизм, чтобы было ясно, почему они не спешат окончательно ликвидироваться в стране побеждающего социализма. “Конечно, нас беспокоит быстрый рост безбожия”, – цинично писал от имени “Сергия” Ярославский. – “Но мы, искренне верующие люди, твердо верим, что божественный свет не может исчезнуть, и что со временем он прочно утвердится в сердцах людей”.
“Как бы вы посмотрели на материальную поддержку из-за границы и в чем она могла бы выразиться?” (Ответ): “Наше положение, как священнослужителей, обеспечивается материальной поддержкой наших верующих. Мы считаем для себя нравственно допустимым содержание нас только верующими. Получение же материальной поддержки людей другой веры и извне было бы для нас унизительным и налагало бы на нас большие моральные, а может быть, даже политические обязательства и связывало бы нас в нашей религиозной деятельности, давая повод для обвинения нас в получении поддержки от организаций, враждебно относящихся к советскому строю”.
Выделенным шрифтом нами обозначена приписка, которую позднее карандаш Сталина вычеркнул, – вождь не желал привлекать внимание к мотиву борьбы с врагами. Но смысл остался прежним. Церковь, отказываясь от “финансовых пут”, якобы налагаемых на нее международной благотворительностью, не собиралась становиться “агентурой” мирового империализма.
Далее Сталиным были перечеркнуты “вопрос-ответ”: “Каково ваше мнение о возможности соединения англиканской и православной церквей?” (Ответ): “Отличительной особенностью православной церкви является крайняя нетерпимость верующих даже к самым ничтожным новшествам и нововведениям в догматической и обрядовой областях. Независимо от того, что для такого соединения указанных церквей большим препятствием явилось бы весьма значительное число спорных моментов, верующие никоим образом не признали бы такого соединения”. Причины отклонения этого фрагмента верховным редактором, думается, в следующем: вопрос выходил за рамки основной тематики “пресс-конференции” – дезинформации о реальном положении церкви и верующих в СССР. Кроме того, содержание фальшивого “ответа Сергия” – о якобы “крайней нетерпимости” православных к любому обрядовому или догматическому новшеству – выдавало авторство теоретика, разбирающего по косточкам “отличительные особенности” некоего явления, а не церковного иерарха.
“Были ли случаи вынесения смертных приговоров священнослужителям за неуплату налогов?” Вопрос был сформулирован намеренно абсурдно, чтобы подчеркнуть клеветнический характер “измышлений” о преследовании религии в Союзе. (Ответ): “Такие случаи нам неизвестны. Были случаи наложения на служителей культа штрафов за неуплату налогов”.
Другой вопрос носил более принципиальный характер: “Каково теперешнее положение церкви?” Ответ подвергся некоторой правке Сталина. “Теперешнее положение церкви значительно отличается от прежнего. Сейчас благодаря тому, что хозяйство (вписано Сталиным вместо вычеркнутого им “экономика”) страны претерпевает коренные изменения, сводящиеся к смене старых форм хозяйствования новыми (коллективизация сельского хозяйства, индустриализация всей страны), происходит ухудшение положения церкви, но мы не теряем надежды на то, что и при новом хозяйственном строительстве вера останется и церковь Христова будет и дальше существовать”.
Так Ярославский при составлении этого “ответа Сергия” мастерски осуществил перевод стрелок. Не мифические “гонения”, а сама поступь преобразований вытесняет религию, что вынуждены признать даже сами иерархи – им только и остается наивно “надеяться”… Можно предположить, что вождь оценил ход своего подручного в религиозных делах.
Ответ на вопрос: “Существуют ли в СССР пастырские богословские и т.п. школы?” подвергся сталинской правке. К 1930 г. положение с этим делом в СССР в связи с массовым закрытием духовных учебных заведений было крайне плачевно, поэтому Ярославскому приходилось выкручиваться. Его “Сергий и Синод” отвечали: “Да, в Москве до сих пор существует богословская академия у обновленцев. Если же у нас теперь академии нет, то это происходит прежде всего в силу отсутствия достаточных материальных средств для этой цели, и к тому же мы считаем теперь наиболее целесообразной персональную подготовку отдельных лиц, чувствующих призвание к служению церковному”. После слов “академия у обновленцев” первоначально было: “Но, как показала практика, мы никогда не могли укомплектовать достаточным контингентом эти школы…” Эта фраза была вычеркнута Сталиным, так как притягивала внимание к бедственному положению духовенства в СССР.
Вопрос об отношении к выступлению Папы Римского подвергся тщательной правке Сталина. Он сам вписал вопрос: “Как вы относитесь к недавнему обращению Папы Римского?” Прежде предполагалось дать суждение об этом “Сергия и его Синода”, не предваряя его, как прежде, особым вопросом: “В заключение мы считаем необходимым указать…” Сталин счел необходимым ни в чем не менять форму “интервью” – все высказывания мнимых “иерархов” должны были быть ответами на вопросы мнимых “представителей советской печати”.
По правке видно, что вождя вариант Ярославского не удовлетворил. Исходный ответ был кратким – “…нас крайне удивляет и поражает выступление с письмом Папы Римского, который, считая себя “наместником Христа”, пострадавшего за угнетенных и обездоленных, интересы которых защищает по существу советская власть, оказался вместе с английскими лордами и французскими толстосумами”. Переделанный Сталиным фрагмент зазвучал так: “Считаем необходимым указать, что нас крайне удивляет недавнее обращение Папы Римского против советской власти. Папа Римский считает себя “наместником Христа”, но Христос пострадал за угнетенных и обездоленных, между тем как Папа Римский в своем обращении оказался в одном лагере с английскими помещиками и франко-итальянскими толстосумами”.
Нетрудно заметить отличия. Вождь разбил – для удобства восприятия – сложное предложение на два, конкретизировал, что папа выступает “против советской власти”, “английских лордов” переделал в “английских помещиков”, а “французских толстосумов” – во “франко-итальянских”. Таким образом, расширялась география классового обличения – Папе дополнительно ставилось в вину, что он не видит классовых угнетателей и у себя под боком – в Италии. Дальнейшие вписанные фразы в документе отражают процесс творческого поиска диктатора, в котором, скорее всего, отразились его семинарские познания: “Христос заклеймил бы такое отступление от христианского пути”.
Потом Сталин поправил себя, и стало: “Христос так не поступил бы. Он заклеймил бы такое отступление от христианского пути”. Далее продолжил Молотов: “Нам кажется тем более странным слышать из уст главы католической церкви обвинения в гонениях на инаковерующих, что вся история католической церкви есть непрерывная цепь гонений на инаковерующих, вплоть до пыток и сожжения их на кострах”. И снова Сталин: “Нам кажется, Папа Римский в данном случае идет по стопам старых традиций католической церкви, натравливая свою паству на нашу страну и тем поджигая костер для подготовки войны против народов СССР”.
Последний абзац принадлежал Ярославскому, но Сталин отредактировал этот текст – вписанные им слова выделяем: “Мы считаем излишним и ненужным это выступление Папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защищать нашу православную церковь. У папы есть давнишняя мечта окатоличить нашу церковь, которая, будучи всегда твердой в своих отношениях к католицизму, как к ложному учению, никогда не сможет связать себя с ним какими бы то ни было отношениями. На днях нами будет издано специальное обращение к верующим с указанием на новые попытки Папы Римского насадить среди православных христиан католицизм совершенно непозволительными путями, к каким прибегает Папа”.
Сталин счел необходимым привлечь внимание еще к одному явлению. Необходимо было дать жесткую отповедь не только архиепископу Кентерберийскому, но и широкому кругу зарубежных защитников “гонимой” церкви, поэтому диктатор уже лично написал и вопрос и ответ. Сталинский карандаш размашисто вывел: “Как вы относитесь к выступлению архиепископа Кентерберийского на кентерберийском церковном Соборе?”
Ответ Сталин первоначально написал от первого лица – якобы от митрополита Сергия, но позднее единственное число было заменено множественным, а текст немного сокращен. Курсивом отмечен сталинский текст, не вошедший в газетную публикацию, и некоторые разночтения: “Нам кажется вообще странным и подозрительным внезапное выступление целого сонма глав разного рода церквей – в Италии, во Франции, в Германии, в Англии – в “защиту” православной церкви. Я не помню, чтобы когда-либо все эти главы всяких антиправославных церквей – в том числе архиепископ Кентерберийский – во всем боровшиеся против православной церкви, чтобы они не хулили и не компрометировали православную церковь. Внезапный необъяснимый порыв “дружеских” чувств к православной церкви этих исконных (стало “обычных”. – И.К.) противников православия невольно наводит на мысль, что дело тут не в защите православной церкви, а в преследовании каких-то земных целей. Я не берусь объяснить (стало: “мы не беремся объяснять”), какие это земные цели, но что они не имеют ничего общего (стало: “они имеют мало общего”) с духовными запросами самих верующих, в этом у меня нет никакого сомнения. Что касается, в частности, выступления архиепископа Кентерберийского, то оно грешит той же неправдой насчет якобы преследований в СССР религиозных убеждений, как и выступление Римского Папы. Я слышал, что трудящиеся люди Лондона расценивают выступление архиепископа Кентерберийского как выступление, “пахнущее нефтью”. Нам кажется, что оно если не пахнет нефтью, то, во всяком случае, пахнет подталкиванием паствы на новую интервенцию, от которой так много пострадала Россия”. Сталинская аргументация в ответе архиепископу Кентерберийскому – как и Римскому Папе – строилась на банальном приеме “перехода на личности”, что всегда было отличительной особенностью сталинского стиля полемики.
Оппоненты умело компрометировались и табуировались, внимание приковывалось не к ошибкам или неправильностям в их доводах, а к мнимым и действительным изъянам самих оппонентов. Так, Римскому Папе удачно припомнили преследование инакомыслящих инквизицией со всеми крайностями в виде пыток и казней и давнюю мечту “окатоличить” Православную Церковь, попутно делался явный намек на классовую обусловленность его позиций.
По той же схеме Сталиным “разоблачался” и архиепископ Кентерберийский. Он, как и другие, якобы всегда боролся против Православной Церкви, предполагалось, что он преследует “земные цели”. Со ссылкой на безымянных “трудящихся людей Лондона” генсек ВКП (б) голословно утверждал, что выступление архиепископа “пахнет нефтью” и даже подталкивает на “новую интервенцию”. При таком обозначении оппонентов как убежденных врагов советской страны аргументированный разбор их обвинений становился лишним. На этом труд Сталина и товарищей по фабрикации мнимой “пресс-конференции” был завершен.