ЖИТИЕ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ВЕНИАМИНА,
МИТРОПОЛИТА ПЕТРОГРАДСКОГО И ГДОВСКОГО (1873 - 1922)

дни памяти: январь 29 (новомуч.), июль 31

Святитель Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский, родился в 1873 году в семье сельского священника Олонецкой епархии отца Павла Казанского и супруги его Марии и получил во святом крещении имя Василий (1). Сельское духовенство того времени свято хранило православные традиции, продолжая жить по древним подвижническим идеалам, основой которых были молитвы и труд. В свете постигших впоследствии Российскую Православную Церковь огненных испытаний ясно обнаружилось, какое величие духа, какая нравственная мощь скрывались в смиренном облике многих и многих духовных пастырей Церкви. Они жили одной жизнью с народом и в храме, и в повседневных сельских трудах, назидая его словом и делом, а когда призвал Господь, они показали высшую степень любви к Богу и народу Божию, пребыв верными Христу до смерти (Откр. 2, 10) и полагая душу свою за духовный чад своих (Иоан. 10, 11).

Строгое трудовое воспитание в отеческом доме и природные умственные способности предопределили успехи Василия Казанского в духовной школе. В то время семинарии имели в учебной программе, кроме специальных богословских дисциплин, полный общеобразовательный курс, соответствовавший курсу классической гимназии. Лишь немногие, самые способные из выпускников многочисленных семинарий получали возможность поступить в одну из четырех духовных академий. Окончив в родной епархии Олонецкую духовную семинарию, Василий Казанский поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию.

Еще в детстве и отрочестве он любил читать жития святых и, восхищаясь их героизмом, даже жалел, что живет в такое спокойное время, когда нет возможности пострадать за Христа. Этой детской мечте судил потом Господь осуществиться, когда и он как Святитель Христов «веры ради пострадал еси даже до крове». В студенческие годы окрепла в нем решимость всю свою жизнь посвятить служению Церкви Христовой. На втором курсе он принимает монашеский постриг (в 1895 г.) с именем Вениамин, рукополагается в сан иеродиакона, а в следующем году в сан иеромонаха. Во время обучения в академии иеромонах Вениамин, как и некоторые другие студенты, принимал активное участие в работе «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви», которое организовывало беседы на религиозные темы преимущественно для рабочих на заводах и фабриках Петербурга.

В 1897 г. иеромонах Вениамин оканчивает со степенью кандидата Духовную академию, и его назначают преподавателем Священного Писания в Рижскую духовную семинарию. Недолго пришлось ему быть в этой должности. Петербургское начальство обратило внимание на молодого иеромонаха и с повышениями переводило его с одного места на другое. В 1898 г. он уже инспектор Холмской духовной семинарии, в следующем году переводится на ту же должность в столичную Санкт-Петербургскую семинарию. В 1902 году он был возведен в сан архимандрита и назначен ректором Самарской духовной семинарии. В 1905 г. архимандрит Вениамин вновь возвращается в Санкт-Петербург, получив назначение на должность ректора столичной семинарии, и отныне до самой смерти местом его служения будет Санкт-Петербург и Санкт-Петербургская епархия. Как ректор, архимандрит Вениамин пользовался общей и искренней любовью в Санкт-Петербургской семинарии. Жизнь он вел строго-подвижническую и его все, без исключения, считали истинным монахом и святой жизни человеком.

Через несколько лет Господь призывает Своего верного священнослужителя архимандрита Вениамина к высокому епископскому служению. В воскресный день 24 января 1910 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры архимандрит Вениамин был посвящен во епископа Гдовского, викария Санкт-Петербургской епархии. При вручении ему жезла митрополит Антоний (Вадковский) в своей речи особо обратил внимание епископа Вениамина на те слова молитвы хиротонии, где испрашивается, чтобы хиротонисуемый в своем служении стал подражателем истинного Пастыря Господа Иисуса Христа.

«С возложением рук святительских, - сказал митрополит Антоний, - о новорукополагаемом епископе возносится молитва, как и о тебе возносилась ныне, чтобы Господь сотворил его «подражателя быти Его - истиннаго Пастыря, положившего душу Свою за овцы Своя, путевождя слепых, свет сущих во тьме, наказателя немудрых, учителя младенцев, светильника в мире»... Все эти мысли о высоте и величии пастырского служения и о немощах нашей природы в твоем сознании прошли пред тобою, пред принятием тобою архиерейской хиротонии; и ты поведал нам при твоем наречений во епископа, что все относящиеся к сему места Священного Писания как бы огненными буквами предначертывались пред внутренними очами твоими, и ты с благоговением словами апостола сказал себе: «сладце похвалюся в немощех моих, да вселится в мя сила Христова»... При немощи нашей пастырское служение в его святых, Божественных проявлениях совершается в нас благодатию Божиею, силою Христовою. Да будет же всегда с тобою эта сила Христова! Прими сей жезл архиерейский и гряди совершать возложенное на тебя послушание во славу Божию» (2, с. 318-320).

С этого дня началось и в течение двенадцати лет продолжалось еще более ответственное, ревностное и жертвенное епископское «послушание во славу Божию» святителя Церкви Христовой Вениамина.

Святитель Вениамин любил церковные службы и довольно часто совершал богослужения в различных храмах Санкт-Петербургской (Петроградской с 1914 г.) епархии и в самой столице. Но особенно он любил служить и возвещать слово Божие в храмах на окраинах Петербурга-Петрограда, где жил и трудился простой рабочий народ; в церквах Путиловского и Обуховского заводов, где пользовался искренней любовью среди рабочих.

Немаловажное значение имела деятельность Владыки Вениамина по спасению падших женщин. Он стал душою основанного для этой цели «Общества Пресвятой Богородицы» на Боровой улице, где находилось тогда немало домов разврата. В ближайшем храме Владыка Вениамин каждую зиму по средам и пятницам служил акафист Пресвятой Богородице, и службы эти посещало множество людей, в особенности женщин, живших грехом. Воздействие служб, личное обаяние и влияние наставлений епископа Вениамина были столь велики, что многие из них, пробудившись от греховного сна, оставляли свое гибельное занятие и возвращались к честной жизни.

Как пастырь добрый Владыка Вениамин всегда находил путь к сердцам «малых сих» - простого люда Петербурга, с умилением называвшего его «наш батюшка Вениамин». Он был искренне любим народом Божиим. И в этой народной любви к нему объяснение того неожиданного изменения в его положении, которое произошло в 1917 году после Февральской революции; В это время во многих епархиях Церкви Российской вводилось выборное начало. Епархиальных архиереев стали избирать на епархиальных съездах клира и мирян. Если в некоторых епархиях этот новый способ замещения архиерейских кафедр вызвал распри и нестроения, то в Петроградской епархии в мае месяце выборы правящего архиерея на альтернативной основе прошли на редкость спокойно. Духовенство и миряне, в частности, питерские рабочие, избрали на Петроградскую кафедру своего любимого викария епархии епископа Гдовского Вениамина. Вспоминая об этом избрании, святитель Вениамин в своем послании «Петроградской пастве» по случаю годовщины своего архипастырства писал: «Избрание архипастыря на Петроградскую кафедру было одно из первых по времени. Оно привлекло общее внимание. Требовался святитель для замещения кафедры тогда еще столицы России.

Жива была традиция пользоваться архипастырями и пастырями Церкви православной для проведения в народ тех или других политических идей. Правящая тогда политическая партия стремилась во что бы то ни стало возвести на Петроградскую кафедру архипастыря общественника, который бы помогал ей в ее политической деятельности. Православный простой народ своим непосредственным чутьем чувствовал, что вообще, а особенно во время борьбы и смены политических направлений, архипастырь должен быть прежде всего религиозный деятель, чуждый всякой политики, и желал иметь святителя не общественника, а молитвенника ...

Своих избирателей я просил, чтобы они, явившие ко мне свою любовь и внимание в возложении на меня избиранием тяжелого бремени архипастырства, своею любовию, молитвою и живым участием и сочувствием помогали бы мне и в несении этого великого бремени. Ответом было пение величания священномученику Ермогену, Патриарху Всероссийскому. Тот, кто запел его, до сих пор так и не может дать себе отчет: почему он запел величание именно этому святителю, а ни кому другому. Очевидно, в настроении собравшихся носилось общее задушевное желание, чтобы новый архипастырь был носитель идей этого великого архипастыря, народолюбца, положившего душу свою за паству свою.

Основная идея, которую мужественно и твердо отстаивал и проводил Святейший Патриарх Ермоген, была та, что вера православная ... основа и сущность России. Всеми силами нужно беречь и охранять ее, эту душу живую народа русского, иначе русский народ погибнет» (3).

13 августа 1917 года, накануне открытия Поместного Собора Российской Церкви, архиепископ Вениамин был возведен в сан митрополита.

После своего избрания на Петроградскую митрополию святитель Вениамин заявил: «Я стою за свободу Церкви. Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом она много от нее пострадала. И теперь накладывать новые путы на Церковь было бы большой ошибкой со стороны людей, истинно преданных Церкви. Я приветствую новую жизнь Церкви, когда народ призван к живейшему участию в церковных делах. Самая главная задача Церкви сейчас - это устроить и наладить нашу приходскую жизнь» (4, с.70).

Высокое положение в сане Петроградского митрополита не только не отдалило, но еще более духовно сблизило святителя Вениамина как архипастыря со своей паствой. Один из его современников впоследствии вспоминал о святителе Вениамине: «Петроградское население огромным большинством (в том числе голосами почти всех рабочих) вотировало за Владыку Вениамина. Оно давно его знало и было глубоко привязано к нему за его доброту, доступность и неизменно сердечное и отзывчивое отношение к своей пастве и к нуждам ее отдельных членов. Митрополит Вениамин, уже будучи в этом сане, охотно отправлялся по этому зову для совершения молений и треб в самые отдаленные и бедные закоулки Петрограда... Иногда он до позднего вечера выслушивал обращавшихся к нему, никого не отпуская без благостного совета, без теплого утешения, забывая о себе, о своем отдыхе, о пище... Проповеди его всегда были чрезвычайно просты, без всяких ораторских приемов, без нарочитой торжественности, но в то же время они были полны какой-то чарующей прелести. Именно незамысловатость и огромная искренность проповедей митрополита делала их доступными для самых широких слоев населения, которое массами наполняло Церковь, когда ожидалось служение митрополита» (5, с.25).

После Октябрьской революции служение святителя Вениамина Церкви Христовой, как и многих архипастырей и пастырей, принимает 
более выраженный характер, связанный с защитой прав православного народа.

10 января 1918 года митрополит Вениамин обратился в Совет Народных Комиссаров с заявлением следующего содержания: «В газете «Дело народа» за 31 декабря минувшего 1917 года и в других, - писал он, - был напечатан рассмотренный Советом Народных Комиссаров проект декрета по вопросу об отделении Церкви от Государства.

Осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу...

Считаю своим долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых. Думаю, что этот мой голос будет услышан и православные останутся со всеми их правами - чадами Церкви Христовой.

Вениамин, Митрополит Петроградский и Гдовский» (6, с.24-25)

Святитель Вениамин в своем обращении в Смольный защищал не только интересы Церкви, но и государстве, так как исполнение декрета «об отобрании церковного достояния» создавало на религиозной почве взрывоопасную обстановку в стране и могло привести к «очень тяжелым последствиям». Дальнейшие события в Петрограде, да и в других местах, подтвердили справедливость опасений святителя Вениамина.

11 января 1918 года состоялось экстренное собрание «Братства приходских советов г. Петрограда и епархии» под председательством митрополита Вениамина в связи с отобранием Синодальной типографии. В принятой собранием и направленной в Смольный резолюции протеста отмечалось, что «народные комиссары, правящие волею народа, лишают народ возможности удовлетворять его существенные духовные нужды, прекращая печатание Слова Божия, церковно-богослужебных и других религиозно-нравственных книг», и что «отнятие типографии собранием рассматривается, как явное гонение на Церковь» (6, с. 24).

13 января в Александро-Невскую Лавру прибыл вооруженный отряд матросов и красногвардейцев с предписанием комиссариата призрения «о реквизиции всех жилых и пустующих помещений со всеми инвентарем и ценностями» (6, с.26), требуя ее передачи. Монастырские власти решительно отказались отдать Лавру для нужд «комиссариата призрения». В связи с попыткой захвата Лавры, на следующий день вечером в Троицком соборе святитель Вениамин совершил богослужение с акафистом. Собор был переполнен, как на Пасху, взволнованными богомольцами. После богослужения владыка Вениамин, успокаивая верующих, сказал им: «Это - ответ на мое обращение к народным комиссарам оставить церкви в покое - теперь дальше дело самого народа войти в переговоры с народными комиссарами, которые, не услышав моего голоса, быть может, услышат голос народа. Странное обстоятельство. Ведь посягательства происходят исключительно на православные церкви... Православный народ должен выступить немедленно с протестом, и я уверен, что, по милости Божией, разрушение церковного строя будет предотвращено» (7, с.96).

Вторая попытка захватить Александро-Невскую Лавру была предпринята 19 января. Предводитель вооруженного отряда матросов и красногвардейцев потребовал от святителя Вениамина очистить митрополичьи покои. На это неправомерное и грубое требование святитель Вениамин отвечал, что против посягательств на права Православной Церкви он может протестовать только по-христиански: как избранный на Петроградскую митрополию он считает своим долгом охранять имущество Лавры, принадлежавшее обществу православных людей - живых членов Церкви. Пригрозив выдворить митрополита Вениамина из лавры силой, предводитель отряда отправился в собрание Духовного собора Лавры и потребовал от епископа Прокопия сдать ему все лаврское имущество: вещи, капиталы и помещения. За отказ выполнить это требование епископ Прокопий и все члены Духовного собора были арестованы. В это время с лаврской колокольни раздался набат. Толпы народа стали стекаться в Лавру. Раздались крики: «Православные, спасайте церкви!». Отряд и его предводитель были обезоружены, арестованные освобождены. Монахи успокаивали возмущенную толпу. Один из них, спасая предводителя отряда, увел его через Тихвинское кладбище подальше от толпы.

Тем временем прибыл новый отряд матросов и красногвардейцев с двумя пулеметами, которые были поставлены на лаврском дворе. По колокольне было дано несколько залпов, однако набат продолжался. Один из красногвардейцев поднялся на колокольню и, угрожая револьвером, согнал оттуда звонивших богомольцев. Красногвардейцы стали энергично изгонять богомольцев с лаврского двора. Раздались выстрелы. Смертельно был ранен и на другой день скончался настоятель Скорбященской церкви протоиерей Петр Скипетров. Он стал увещевать красногвардейцев не чинить насилий над верующими и за это получил себе от одного из них пулю в рот. Но выстрелы и насилия не испугали верующий народ. И духовенству потребовалось не мало усилий, чтобы удержать людей от сопротивления захватчикам Лавры. На следующий день депутации от рабочих Стеклянного и Фарфорового заводов, а позже от рабочих Экспедиции заготовления государственных бумаг посетили митрополита Вениамина и выразили ему свою готовность охранять Лавру. В последующие дни многие верующие сутками не покидали Лавру, охраняя ее. В целях защиты Александро-Невской Лавры и ее святынь от дальнейшего захвата святитель Вениамин благословил совершить к ней в воскресенье 21 января крестные ходы из различных церквей Петрограда. После литургии около двухсот отдельных церковных процессий с иконами, крестами, хоругвями направились к Лавре и на Невском проспекте слились в единый грандиозный крестный ход. Все время звучали церковные песнопения, в храмах раздавался колокольный звон. «Богомольцы, - как сообщали об этом «Церковные ведомости», - несут приходские иконы, а также всероссийские святыни, в том числе икону Христа Спасителя из домика Петра Великого, иконы Казанской Божией Матери из Казанского собора и Владимирскую - из Владимирской церкви... Все участники крестного хода охвачены чувством высокого религиозного энтузиазма. Они знали о расстрелах в Лавре, знали, что каждую минуту могут повториться эти расстрелы, но по призыву пастырей были готовы умереть во главе с ними за Святую Православную Церковь» (7, с.86). Святитель Вениамин вместе с викариями Петроградской епархии вышел на лаврскую площадь, чтобы совершить молебен об умиротворении и спасении Богохранимой державы Российской. Перед молебном было зачитано послание Святейшего Патриарха Тихона «архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Российской». В этом послании, в частности, говорилось:

«Гонение жесточайшее воздвигнуто и на святую Церковь Христову: благодатные таинства, освящающие рождение на свет человека или благословляющие супружеские союз семьи христианской открыто объявляются ненужными, излишними; святые храмы подвергаются или разрушению чрез расстрел из орудий смертоносных (святые соборы Кремля московского), или ограблению и кощунственному оскорблению (часовня Спасителя в Петрограде); чтимые верующим народом обители святые (как Александро-Невская и Почаевская Лавры) захватываются безбожными властелинами тьмы века сего и объявляются каким-то якобы народным достоянием; школы, содержавшиеся на средства Церкви православной и подготовлявшие пастырей Церкви и учителей веры, признаются излишними и обращаются или в училища безверия, или даже прямо в рассадники безнравственности. Имущества монастырей и церквей православных отбираются под предлогом, что это - народное достояние, но без всякого права и даже без желания считаться с законною волею самого народа...

Зовем всех вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне святой Матери вашей...

А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собою... словами святого апостола: «Кто ны разлучит от любве Божия? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или град, или нагота, или беда, или меч?» (Рим. 8, 35)...

Мы твердо уповаем, что враги будут посрамлены и расточатся силою креста Христова, ибо непреложно обетование Самого Божественного Крестоносца: «Созижду церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее...» (7, с. 11-12).

После молебна крестный ход, возглавляемый святителем Вениамином, направился от Александро-Невской Лавры по Невскому проспекту к Казанскому собору. На площади у Казанского собора торжественно звучат песнопения пасхального канона. Митрополит Вениамин, совершив краткое молебствие, обращается к своей пастве: «Христос Воскресе!» - восклицает он, - и тысячи верующих отвечают ему: «Воистину Воскресе!». «То, что Христос воскрес, - говорит святитель Вениамин, - является основой нашей веры. С ней мы не погибнет! В самом этом крестном ходе не помогла ли нам вера? Многие сомневались, как они будут участвовать в крестном ходе с непокрытыми головами, когда стоят холода, - и Бог послал весеннее солнышко, под лучами которого совершить крестный ход оказалось необременительно. Несмотря на тяжелые, очень тяжелые обстоятельства, мы не должны падать духом. Вспомним протоиерея отца Петра Скипетрова, павшего у дверей дома своего архипастыря. Вот пример для всех, как надо защищать веру православную, храмы святые, своих архипастырей и пастырей» (7, с. 87).

В тот же день вечером (21 января) в Москве к Святейшему Патриарху Тихону и на Поместный Собор, чтобы доложить о сложившейся обстановке вокруг Александро-Невской Лавры, отправилась депутация от Братства Петроградских приходских советов, возглавляемая настоятелем Казанского собора протоиереем Философом Орнатским. Депутация просила Святейшего Патриарха Тихона восстановить митрополита Вениамина в звании и правах священноархимандрита Александро-Невской Лавры. В своем выступлении на Соборе отец Философ Орнатский отметил «подвижнический образ жизни митрополита Вениамина, его самозабвенные труды и жертвенную решимость» (8, с. 160), проявленную им во время крестного хода 21 января в Петрограде. Священный Собор 24 января вынес постановление о назначении митрополита Вениамина священноархимандритом Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры.

Достойно, по-христиански, охраняло святую обитель и возникшее «Братство защиты Александро-Невской Лавры», члены которого давали обет охранять ее от посягательств дозволенными христианину средствами вплоть до смерти. 23 января 1918 года был издан Декрет «О свободе совести и религиозных обществах», вошедший потом в собрание узаконений (1918 г. N 18) под названием «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Декрет гласил:

«1. Церковь отделяется от государства...

5. Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской Республики.

9. Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.

12. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют.

13. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием» (9, с. 109-110).

Руководствуясь идеологическим принципом - что «коммунизм начинается с атеизма», государство своим декретом открыто объявило «войну» Православной Церкви; начался трудный и сложный период ее «вавилонского» пленения. Святитель Вениамин и Первосвятитель Российской Церкви Святейший Патриарх Тихон еще в преддверии издания декрета верно определили характер отношений атеистического государства к Церкви как «явное гонение на церковь», причем «гонение жесточайшее». И не случайно Святейший Патриарх Тихон, обращаясь к чадам Церкви, призывал их «и пострадать за дело Христово... вместе с собою». Именно так был воспринят декрет и соборным разумом Церкви.

В Соборном постановлении по поводу изданного декрета, в частности, отмечалось: «В переживаемые Россией дни скорби и смуты народной со всех концов земли Русской приходят вести о неслыханных насилиях, причиняемых Церкви отдельными общественными организациями и лицами, ныне стоящими у власти.

Дело не ограничивается отдельными случаями захвата, кощунства, издевательства над пастырями, их ареста и даже убийства. Лица, власть имеющие, дерзновенно покушаются на самое существование православной Церкви. Во исполнение этого сатанинского умысла ныне Советом народных комиссаров издан декрет об отделении Церкви от государства, коим узаконяется открытое гонение как против Церкви Православной, так и против всех религиозных обществ христианских и не христианских... Под предлогом «отделения Церкви от государства» совет народных комиссаров пытается сделать невозможным самое существование храмов, церковных учреждений, и духовенства».

Священный Собор не ограничился оценкой изданного декрета, но и обратился с «Воззванием» к православному народу, в котором говорилось:

«Православные христиане!

От века неслыханное творится у нас на Руси Святой. Люди, ставшие у власти и назвавшие себя народными комиссарами, сами чуждые христианской, а некоторые из них и всякой веры, издали декрет (закон), названный «о свободе совести», а на самом деле устанавливающий полное насилие над совестью верующих.

По этому закону, если он будет приводиться, как местами и приводится уже в исполнение, все храмы Божий и святые обители с их святынями и достоянием могут быть у нас отняты...

Эти святыни - ваше достояние. Ваши благочестивые предки и вы создали и украсили храмы Божий и святые обители и посвятили это имущество Богу. Оберегайте же и защищайте веками созданное лучшее украшение земли Русской - храмы Божии, не попустите перейти им в дерзкие и нечистые руки неверующих, не попустите совершиться этому страшному святотатству. Если бы это совершилось, то ведь Русь Святая Православная обратилась бы в землю антихристову, в пустыню духовную, в которой смерть лучше жизни. Громко заявляйте всем, забывшим Бога и совесть, и на деле показывайте, что вы вняли голосу Отца и Вождя своего духовнаго, Святейшего Патриарха Тихона... Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученическаго, чем допустить веру православную врагам на поругание.

Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу! С тобою Крест Святой, оружие непобедимое... А глава Церкви - Христос Спаситель вещает каждому из нас: «Буди верен до смерти и дам ти венец живота» (Апокалипсис 2-10)» (10, с. 19-20).

Тем временем продолжалась мировая война, и немцы через Эстляндию шли к Петрограду. Ввиду тяжелого времени, переживаемого городом и епархией, митрополит Вениамин отложил свою поездку в Москву на Поместный Собор. Вместе с тем Владыка митрополит сделал распоряжение, чтобы и все подведомственное ему духовенство, столичное, уездное и сельское, оставалось на своих местах в приходах. Церкви не должны были эвакуироваться. Не должны были также вывозиться чудотворные иконы и другие чтимые святыни, так как, по заключению высшей духовной власти, эти святыни должны оставаться с народом в дни народных бедствий и испытания для духовного утешения и укрепления.

Наблюдался огромный религиозный подъем; храмы Петрограда были переполнены народом. В некоторых церквах стали устраиваться ночные моления, которые шли при огромном стечении народа.

О высоком уровне религиозного настроения в это время свидетельствует в своем послании святитель Вениамин Петроградской пастве.

«Всю свою деятельность, - писал он, - я направлял и направляю к тому, чтобы поддержать и укрепить веру, воодушевить малодушных и утешить унывающих. Везде и всюду, в Петрограде и вне его, в городах: Кронштадте, Ораниенбауме, Петергофе, в Царском Селе и деревнях и селах Лужского уезда я утешался общей верой нашей в Господа Иисуса Христа, молился с народом и учил его вере и любви Христовой. Уровень религиозной жизни Петрограда начал подниматься. Храмы Божии стали наполняться богомольцами и окружаться прихожанами. Вера православная под свои знамена св. креста и хоругви стала собирать все больше и больше верующих людей независимо от. их общественного положения и политических взглядов. Духовенство из своей среды дало пастырей священномучеников, приснопамятных протоиереев Иоанна и Петра. Народ православный в массе созрел до готовности идти на подвиг мученичества и исповедничества и пожертвовать всем, даже жизнью, защищая веру, святыни православные и достояние церковное...

Очевидным показателем для всех создавшегося религиозного народного настроения в Петрограде был незабвенный по своему значению не только в истории Церкви Петроградской, но в летописях всей Церкви Русской, крестный ход 21 января.

Детский пасхальный крестный ход и беспримерный по количеству участников и воодушевлению крестный ход в Фомино воскресенье воочию всех своих и чужих свидетельствуют об уровне религиозной жизни Петроградской паствы. Встреча мощей св. священномученика Патриарха Ермогена, восторженное, радостное ожидание приезда в Петроград Святейшего Патриарха Тихона является вполне естественным ее обнаружением. Религиозное настроение паствы захватило и душу архипастыря. Он жил, вдохновлялся этой верой народной, которая окружала его любовию, охраняла и ограждала от всех нападок и оскорблений вражиих и вдохновляла его на подвиги» (3).

Несмотря на трудности переживаемого времени, 11-15 марта состоялся епархиальный съезд духовенства и мирян. Особое внимание привлек доклад о деятельности Братства приходских советов Петрограда и епархии. Братство намечало организацию детских союзов, широкую просветительскую работу приходов, упорядочение хозяйственной жизни приходов.

В это тревожное и трагическое время радостным событием явился приезд в Петроград (29 мая - 3 июня ст. ст.) Святейшего Патриарха Тихона. Посещением Петрограда и Кронштадта, служением в соборах (Троицком Лаврском, Исаакиевском, Казанском) и храмах Святейший Патриарх молитвенно поддержал, ободрил и вдохновил Петроградскую паству во главе с митрополитом Вениамином. В Правлении Братства приходских советов Святейший Патриарх Тихон сказал следующие замечательные слова: «Я слышал сейчас, что Братство объединяет людей, готовых на подвиги исповедничества, мученичества, готовых на смерть. Русский человек вообще умеет умирать, а жить и действовать не умеет. Задача Братства не только в том, чтобы воодушевлять на мучения и смерть, но и наставлять, как надо жить, указать, чем должны руководствоваться миряне, чтобы Церковь Божия возрастала и крепла. Наше упование - это жизнь, а не смерть и могила» (11, с.696). В своем обращении «К Петроградской пастве» святитель Вениамин по поводу приезда в Петроград Святейшего Патриарха Тихона писал: «Святейший Патриарх Тихон, выражал в Москве свою радость и удовлетворение по поводу оказанного ему приема в Петрограде, поручил мне передать Петроградской пастве его благословения и благодарность за эту любовь и сердечное радушие, какими она встречала его. Со своей стороны и я не могу не поделиться с моей паствою своими чувствами по поводу этого приема. Внимая моему сердечному желанию и призыву, действительно пространно расширилось любовью сердце твое, дорогая паства.

Дни пребывания Святейшего Патриарха были днями великого праздника. Везде и всюду, где ни появлялся наш дорогой гость, великий отец, его с благоговением и радостью во множестве окружали православные. Каждый, по мере сил и возможности, старался выразить свою любовь и внимание. Дети не отставали от взрослых.

Поэтому: председателям и членам комиссии по приему, духовенству, певцам и участникам богослужений, членам почетной охраны и блюстителям порядка, служащим и охране Николаевской железной дороги и всем принимавшим то или другое личное или материальное участие во встрече, приеме и проводах в Петрограде, Кронштадте и по пути следования Святейшего Патриарха, выражаю мою сердечную архипастырскую благодарность и радуюсь общей нашей радостью, что дорогой Гость и великий Отец наш, Святейший Патриарх, остался доволен посещением Петрограда и оказанным ему в нем приемом.

Таких светлых праздников и таких радостей, какие все мы пережили во время пребывания у нас Патриарха, Господь да пошлет нам побольше в наши скорбные и бурные дни.

Вениамин, Митрополит Петроградский» (12, с.1).

А дни наступили, действительно, скорбные.

Положение Православной Церкви становилось все тяжелее, и сочувствие ей выражали даже представители других вероисповеданий. Еще 16 марта 1918 года к владыке Вениамину явились члены лютеранской генеральной консистории и вручили митрополиту приветственный адрес на имя Святейшего Патриарха Тихона. В адресе, в частности, отмечалось, что антирелигиозные гонения обрушились в главной мере на Православную Церковь.

Летом 1918 года Петроградское духовенство понесло новую потерю. Были арестованы и расстреляны протоиерей Философ Орнатский (род. 1860), знаменитый проповедник, настоятель Казанского собора, общественный деятель, много занимавшийся благотворительностью, устроитель многих детских приютов для бедноты, протоиерей Алексий Ставровский, настоятель Адмиралтейского собора, а осенью кронштадтский протоиерей Григорий Поспелов.

В каком трудном положении находилась Православная Российская Церковь в 1918 году, видно из «Послания Патриарха Тихона Совету народных комиссаров», в котором, в частности, констатировалось: «Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52). «Это пророчество Спасителя обращаем Мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя «народными» комиссарами. Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды...

Вы разделили весь народ на враждующие между собою станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции...

Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда...

Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной «контрреволюционности». Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения - напутствия Св. Тайнами, а тела убиенных не выдаются родственникам для христианского погребения...

Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно... Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль - это священное достояние всего верующего народа. Вы разрушаете исконную форму церковной общины - приход, уничтожаете братства и другие церковно-благотворительные просветительные учреждения, разгоняете церковно-епархиальные собрания, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной Церкви...» (13, с.160-162).

1919 год не принес облегчения Православной Церкви. Продолжалось закрытие монастырей, издано распоряжение «о полной ликвидации мощей», а в следующем году духовенство было лишено многих гражданских прав. Святейший Патриарх Тихон в это трудное время обращается с «Посланием» ко всем верным чадам Святой Православной Российской Церкви, чтобы указать им правильную линию истинно христианского поведения и предостеречь их от желания какого бы то ни было мщения. Святейший Патриарх считает, а его позицию святитель Вениамин вполне разделяет, что и в тяжкую годину испытаний «Господь не перестает являть милости Свои Православной Русской Церкви. Он дал Ей испытать Себя и проверить Свою преданность Христу и Его заветам не во дни только внешнего Ее благополучия, а и во дни гонений. День ото дня прилагаются Ей новые испытания. День ото дня все ярче сияет Ее венец. Многажды беспощадно опускается на Ее озаренный смирением лик бич от враждебной Христу руки и клеветнические уста поносят Ее безумными хулами, а Она по-апостольски - в тщету вменяет горечь Своих страданий, вводит в сонм небожителей новых мучеников и находит утеху для Себя в благословении Своего небесного Жениха: Блаженны вы, когда вас будут поносить и гнать и всячески злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь... (Мф. 5, 11)

Мы умоляем вас, умоляем всех Наших Православных чад, не отходить от этой единственно спасительной настроенности христианина, не сходить с пути крестного, ниспосланного Нам Богом, на путь восхищения мирской силы или мщения...

Мы содрогаемся от ужаса и боли, когда после покушений на представителей нашего современного правительства в Петрограде и Москве, как бы в дар любви им и в свидетельство преданности, и в искупление вины злоумышленников, воздвигались целые курганы из тел лиц, совершенно непричастных к этим покушениям, и безумные эти жертвоприношения приветствовались восторгом тех, кто должен был остановить подобные зверства. Мы содрогались - но ведь эти действия шли там, где не знают или не признают Христа, где считают религию опиумом для народа, где христианские идеалы - вредный пережиток, где открыто и цинично возводится в насущную задачу истребление одного класса другим и междоусобная брань.

Нам ли, христианам, идти по этому пути. О, да не будет!

... Нет, пусть нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению, тем более погромному, против наших врагов, или тех, кто кажется нам источником наших бед. Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему. Не поддавайтесь искушению. Не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром (Рим. 12, 21)» (14, с.162-163).

Труднейшие годы гражданской войны особенно болезненно переживались в Петрограде. Петроград был удален от хлебных губерний, поэтому питерцы страдали от голода сильнее, чем, скажем, москвичи. Множество жителей бежало: представители состоятельных классов - за границу или на юг России, рабочие - в деревни, где было легче прокормиться. Многие погибли от голода и лишений. К концу гражданской войны в Петрограде оставалась лишь десятая часть довоенного (1914 г.) населения. Голод все усиливался и в 1921 году достиг ужасающих размеров особенно в Поволжье. Летом 1921 года Святейший Патриарх Тихон обратился с воззванием «К народам мира и к православному человеку», а также к Главам отдельных христианских Церквей (Православным Патриархам, Римскому Папе, Архиепископу Кентерберийскому и епископу Йоркскому), призывая всех и на Родине, и за границей откликнуться на народное бедствие, постигшее Россию. Тогда же Святейший Патриарх основал Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим. Но правительство признало Церковным Комитет излишним и все собранные Церковью денежные средства были сданы в правительственный Комитет. В декабре 1921 года Правительство разрешило Церкви делать пожертвования на нужды голодающих. Для усиления помощи голодающим Святейший Патриарх Тихон благословил жертвовать и «драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления» (15, с. 166).

23 февраля 1922 года ВЦИК постановил:

...«1. Предложить местным советам в месячный срок со дня опубликования сего постановления изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам, все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Наркомфина, со специальным назначением в фонд центральной комиссий помощи голодающим...» (9, с. 185).

В ответ на это постановление ВЦИК 28 февраля появилось «Послание Святейшего Патриарха Тихона», в котором изъятие из храмов священных сосудов и богослужебных предметов осуждалось как святотатство. «С точки зрения Церкви, - говорилось в «Послании», - подобный акт является актом святотатства и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад Наших. Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство - миряне отлучением от Нее, священнослужители - извержением из сана (Апостольское правило 73, Двухкратн. Вселенск. Собор. Правило 10)» (16, с. 167).

Изъятие церковных ценностей вызывало массовые протесты верующих. Против всех сопротивляющихся изъятию ценностей возбуждались уголовные дела, и приговоры выносились самые суровые. Святейший Патриарх Тихон в Москве и митрополит Вениамин в Петрограде были также привлечены к суду за «сопротивление» изъятию церковных ценностей и обвинялись в контрреволюционном заговоре. Однако «Если в России, в это мрачное время, был человек абсолютно, искренне «аполитичным», - то это был митрополит Вениамин. Это настроение было в нем не вынужденным, не результатом какой-либо внутренней борьбы и душевных преодолений. Нет. Его евангельски простая и возвышенная душа легко и естественно парила над всем временным и условным, над копошащимися где-то внизу политическими страстями и раздорами. Он был необыкновенно чуток к бедам, утеснениям и переживаниям своей паствы, помогая всем, кому мог и как умел, - в случае надобности просил» хлопотал... Его благородный дух не видел в этом никакого унижения, ни несогласованности с его высоким саном. Но, в то же время, всякую «политику» он неумолимо отметал во всех действиях, начинаниях и беседах, даже интимных. Можно сказать, что этот элемент для него просто не существовал. Всякие политические стрелы просто скользили по нему, не вызывая никакой реакции. Казалось, что в этом отношении он весь закован в сталь. Ни страха, ни расчета здесь никакого не было (это доказало будущее)» (5, с.26).

Еще в 1918 году святитель Вениамин в своем послании к «Петроградской пастве», обращаясь к духовенству, писал: «Дорогие пастыри церкви Петроградской, воспроизведите в своем сознании все пережитое нами в церковной жизни за минувший год моего архипастырства и еще раз напомните себе, что исполняя свои пастырские священнические обязанности, вы совершаете дело величайшей важности, которое народ ценит и ставит соответственной ей весьма, весьма высоко. Прежде всего и главнее всего будьте молитвенниками совершителями богослужений, таинств, треб и всяких молитвословий... К вам идут верующие люди в радости и печали, чтобы помолиться, дайте им эту возможность молиться и сами молитесь с ними, доставьте им то утешение, которое они ждут... Всякая политика, как реакционная, так и модная прогрессивная, должна быть чужда вас. Пастырь не с аристократией, плутократией или демократией, не с буржуями или пролетариями, но со всеми и для всех верующих... На нем нет и не должно быть никакой политической вывески и под такой он не может выступать. Царствие Мое, как сказал Христос, не от мира сего, и никакой политический строй не может с ним совпадать» (3).

«Таков был тот, на долю которого выпало, в качестве главы Петроградской епархии, столкнуться с подступавшей все ближе волной изъятия церковных ценностей, уже помутневшей от пролития крови... Не трудно было предугадать, зная характер и душу митрополита, как отнесется он к изъятию. В этом вопросе для него не существовало колебаний ни на одну минуту. Самое главное - спасение гибнувших братьев. Если можно хоть немногим, хоть едину душу живую, исторгнуть из объятий голодной смерти, - все жертвы оправдываются» (5, с. 26)

Изъятие церковных ценностей под предлогом помощи голодающим в Петрограде началось в марте 1922 г. Святитель Вениамин, движимый любовью и состраданием, без колебаний согласился отдать церковные ценности на помощь голодающим. Но при этом он считал необходимым всячески стремиться к тому, чтобы отдача церковных ценностей носила характер вполне добровольного пожертвования.

По мнению Владыки Вениамина необходимым был контроль со стороны верующих над расходованием всех пожертвований. Во многих местах, где проводились изъятия ценностей, возникло стихийное сопротивление, вызванное не нежеланием спасти погибающих от голода людей, но недоверием к тем, кто производил изъятие.

«На этой почве могли возникнуть протесты и эксцессы и в Петрограде, а следовательно, и неизбежные кровавые расправы. Предвидя это, митрополит считал весьма целесообразным введение в контроль представителей от верующих.

Существовало, кроме того, для митрополита еще одно препятствие к исполнению требований власти (в той резкой форме, в какой они предъявлялись,) - препятствие, которое, при известной постановке дела, было для него непреодолимым. Благословить насильственное изъятие церковных предметов он не мог, ибо считал такое насилие кощунством» (5, с.27-28)

Совсем иное дело - благословить пожертвование. Этим святитель Вениамин только исполнил бы свой пастырский долг. При согласии власти на пожертвование и на контроль отпадало основание к недоверию со стороны народа. Митрополит Вениамин был убежден, что верующий народ радостно отзовется на призыв своего архипастыря, и дело помощи голодающим совершится мирно и благополучно.

Таково было отношение Владыки Вениамина к готовящемуся изъятию. Как же относились к нему другие?

Приходское духовенство, запуганное событиями последних лет, относилось к изъятию по большей части пассивно. Оно взирало на архипастыря с любовью и доверием, зная, что какое бы решение ни принял Владыка Вениамин, оно будет по совести, а не страха ради. В то же время духовенство боялось за своего митрополита, понимая, что если его решение не будет соответствовать видам властей, он будет немедленно устранен. В общем духовенство и не помышляло о том, чтобы возглавить борьбу против изъятия ценностей.

Кроме духовенства была многочисленная группа «церковников» - так называли тогда активных мирян, в основном из интеллигенции. Именно в этом слое события революции вызвали большой религиозный подъем, немногие стали принимать деятельное участие в церковной жизни. В Петрограде возникло, между прочим, многолюдное Общество объединенных Петроградских православных приходов, куда вошла большая часть всех приходов города. Устав этого Общества был должным образом утвержден и зарегистрирован. Во главе Общества стояло избранное приходскими советами Правление, насчитывавшее несколько десятков членов.

Председателем Правления состоял профессор Петроградского Университета по кафедре уголовного права Юрий Петрович Новицкий. Правление собиралось довольно часто, и заседания были оживленными. Никакой «политики» в этих заседаниях, разумеется, не допускалось. Обсуждались исключительно вопросы церковной жизни. Таких вопросов было много: в условиях разрухи даже, к примеру, лампадное масло представляло трудную проблему.

Митрополит Вениамин относился к Обществу с большой любовью. Правление состояло из людей, близких ему по духу, в большинстве лично ему знакомых; Владыка старался бывать на заседаниях, если же он отсутствовал, его заменял викарный епископ Венедикт, который затем уведомлял митрополита о ходе заседания.

Наиболее серьезную роль во всем, что произошло в Петрограде в связи с изъятием церковных ценностей, играли народные массы. Простые верующие волновались и негодовали. Они были настроены значительно оппозиционнее духовенства. Сдачу даже какой-то части церковных ценностей и на каких бы то ни было условиях они склонны были считать непростительным кощунством. Наиболее энергичное сопротивление изъятию оказали рабочие Путиловского завода. Открыто произвести изъятие в Путиловской церкви так и не удалось; пришлось проделать эту операцию ночью, тайком, без предупреждения. Повсеместно народ брался сторожить церкви, в случае появления комиссии по изъятию ценностей набат созывал верующих. Все это возникало по почину прихожан, не только без согласия, но часто и вопреки протестам духовенства.

Петроградский Совет поначалу считал, что единственная цель декрета об изъятии - помощь голодающим.

«Члены комиссии Помгола (помощи голодающим) при Петроградском Совете начали «кампанию по изъятию» с неоднократных визитов в Правление Общества православных приходов... Смягчить, насколько удастся, форму изъятия, не оскорблять, по возможности, религиозных чувств населения - к этому сводились, в сущности, все пожелания Правления, и в этом отношении оно встретило поначалу известный отклик со стороны Помгола. Митрополит находился в курсе переговоров» (5).

По приглашению комиссии Помгола б марта митрополит Вениамин прибыл в Смольный в сопровождении нескольких лиц, в числе которых был и юрисконсульт Александро-Невской Лавры Иван Михайлович Ковшаров, впоследствии принявший мученическую кончину вместе с митрополитом. Владыка Вениамин представил комиссии Помгола собственноручно им написанное и подписанное заявление.

«Вся Православная Российская Церковь, - говорилось в нем, - по призыву и благословению своего отца Святейшего Патриарха, еще в августе месяце прошлого 1921 года со всем усердием и готовностью отозвалась на дело помощи голодающим. Начатая в то же время и в Петроградских церквах, по моему указанию, работа духовенства и мирян на помощь голодающим была прервана, однако, в самом же начале распоряжением Советской власти. В настоящее время Правительством вновь предоставляется Церкви право начать работу на помощь голодающим. Немедля ни одного дня, я, как только получилась возможность работы на голодающих, восстановил деятельность Церковного Комитета помощи им, и обратился ко всей пастве с усиленным призывом и мольбой об оказании помощи голодающим деньгами, вещами и продовольствием. Святейший же Патриарх, кроме того, благословил духовенству и Приходским Советам с согласия общин верующих принести в жертву голодающим и драгоценные церковные вещи, не имеющие богослужебного употребления.

Однако недавно опубликованный в Московских Известиях декрет (от 23 февраля) об изъятии на помощь голодающим церковных ценностей, по-видимому, свидетельствует о том, что приносимые Церковью жертвы на голодающих признаются недостаточными.

Останавливаясь вниманием на таком предположении я, как Архипастырь, почитаю священным долгом заявить, что Церковь Православная, следуя заветам Христа Спасителя в примеру великих Святителей, в годину бедствий, для спасения от смерти погибающих всегда являла образ высокой христианской любви, жертвуя все свое церковное достояние вплоть до священных сосудов.

Но отдавая на спасение голодающих самые священные и дорогие для себя, по их духовному, а не материальному значению, сокровища, Церковь должна иметь уверенность: 1. что все другие средства и способы помощи голодающим исчерпаны, 2. что пожертвованные святыни будут употреблены исключительно на помощь голодающим, и 3. что на пожертвование их будет дано благословение и разрешение Высшей Церковной Власти.

Когда народ жертвовал на голодающих деньги и продовольствие, он мог и не спрашивать, и не спрашивал, куда и как пойдут пожертвованные им деньги. Когда же он жертвует священные предметы, он не имеет права не знать - куда пойдут его церковные сокровища, так как каноны Церкви допускают, и это в исключительных случаях, отдавать их только на вспоможение голодным и на выкуп пленных.

Призывая в настоящее время, по благословению Святейшего Патриарха, к пожертвованию Церквами на голодающих только ценных предметов, не имеющих богослужебного характера, мы в то же время решительно отвергаем принудительное отобрание церковных ценностей, как акт кощунственно-святотатственный, за участие в котором, по канонам, мирянин подлежит отлучению от Церкви, а священнослужитель - извержению из сана» (17).

«Митрополит встретил в Помголе, как это и удостоверяется в обвинительном акте, самый благожелательный прием. Выставленные им предложения даже не обсуждались детально, до такой степени они казались явно приемлемыми. Общее настроение было настолько светлым, что митрополит встал, благословил всех и со слезами сказал, что, если так, то он собственными руками снимет ризу с образа Казанской Богоматери и отдаст ее на голодающих братьев...

Но, увы! Вся эта иллюзия соглашения оказалась скоропреходящей. Московский центр, по-видимому, остался недоволен Петроградским Советом, не уразумевшим истинных целей похода на церковные ценности... Не соглашение, а раскол, не примирение, а война. Таков был лозунг, о котором не догадался недальновидный Петроградский Помгол.

Надо думать, что Петроградскому Совету было сделано соответствующее разъяснение или внушение, и, когда уполномоченные митрополита явились, как было условлено, через несколько дней в Помгол, чтобы поговорить о некоторых деталях соглашения, то они встретили уже другое настроение и даже других представителей Помгола. Посланцам митрополита было весьма сухо объявлено, что ни о каких «пожертвованиях», ни о каком участии представителей верующих в контроле не может быть и речи. Церковные ценности будут изъяты в формальном порядке. Остается условиться лишь о дне и часе, когда духовенство должно будет сдать власти «принадлежащее государству» имущество. Представители митрополита заявили, что они не уполномочены на этой почве вести переговоры и удалились» (5, с.30-31).

Глубоко огорченный таким поворотом дел, святитель Вениамин 12 марта отправляет в Помгол еще одно заявление, в котором, в частности, говорилось:

... «В день подачи мною указанного заявления я был вызван в Смольный в заседание комиссии по изъятию церковных ценностей. Оглашенный лично мною на означенном заседании текст поданного мною заявления не вызвал никаких возражений по существу. Это обстоятельство, в связи с последовавшими по содержанию обращения заявлениями представителей власти (о недопустимости насильственного отобрания ценностей, о реализации жертвуемых ценностей самими верующими под контролем гражданской власти, о предоставлении церкви права благотворительности через открытие, например, питательных пунктов при храмах, о непосредственной закупке хлеба с иностранных пароходов и пр.) не оставили во мне никакого сомнения в том, что выраженная в моем заявлении искренняя готовность Церкви прийти на помощь голодающим на условиях, ею указанных, понята и оценена представителями Власти по достоинству. Я с тем большим удовлетворением принял все выше поименованные заявления представителей Власти, что они самым убедительным образом рассеивали предубеждения многих верующих людей, склонных видеть и утверждать, что предпринятый по изъятию ценностей шаг преследует цель, ничего общего с помощью голодающим не имеющую...

На заседании в Смольном мне было предложено назначить двух представителей в Комиссию для разработки деталей предъявленных мною условий. В действительности же мои представители оказались в составе комиссии по принудительному изъятию церковных ценностей.

Таким образом создалось положение, при котором мои представители в Комиссии должны, в сущности, способствовать гражданской Власти безболезненному осуществлению неправомерного, по каноническим правилам, посягательства на церковное достояние, являющееся, по нашей вере, достоянием Божиим.

Ввиду создавшегося положения и в предупреждение дальнейших недоразумений и неправильных истолкований моих словесных и письменных обращений, считаю долгом сделать следующие пояснения к моему письменному заявлению от 5 марта с.г. N372:

1. Вновь подтверждаю полную готовность вверенной мне Церкви Петроградской со всем усердием придти на помощь голодающим, если только ей будет предоставлена возможность проявить свою благотворительную деятельность в качестве самостоятельной организации...

4. Настаивая на предоставлении Церкви права самостоятельной организации помощи голодающим, я исходил из предположения, что нужды голодающих столь велики, что Церковь вынуждена будет при развитии своей благотворительной деятельности отдать на голодающих и самые священные предметы свои, использовать которые, по канонам и святоотеческим примерам, только и может непосредственно сама Церковь.

5. Если же предоставление Церкви самостоятельности в деле помощи голодающим будет признано почему-либо нежелательным, то тогда Церковь, отказываясь, в силу канонической для себя невозможности, от передачи священных предметов, все же примет самое широкое участие в помощи голодающим, но только путем сбора денег, продовольствия, вещей и церковных ценностей, не имеющих богослужебного характера, и передаст Гражданской Власти все собранные суммы и предметы для израсходования их на голодающих и без требования даже какого-либо контроля со стороны Церкви...» (18).

Заявление святителя Вениамина осталось без ответа: переговоры были прекращены. «Чувствовалось приближение какой-то грозы... Власти подготовляли какие-то особые меры...

В эти же дни произошли события, оказавшие решительное и неожиданное влияние не только на изъятие ценностей и на судьбу митрополита, но и на положение всей Русской Церкви. События эти послужили тем зародышем, из которого в ближайшие недели выросла так называемая «живая церковь» (5, с.31-32).

В 1990 году впервые в нашей стране были опубликованы полностью некоторые архивные документы, проливающие свет на события того времени. 19 марта 1922 года в «строго секретном» письме для членов Политбюро председатель Совета народных комиссаров В.И. Ленин, в частности писал:

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления...

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимы. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало.

Это соображение, в особенности, еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью... Самую кампанию проведения этого плана я представляю себе следующим образом...

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК..., причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше чем несколько десятков представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченными на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивлявшихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров.

Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев...

Чем больше число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать» (19, с.191-193).

В связи с этим письмом «На заседании Политбюро ЦК РКП (б) 20 марта в составе Л.Б. Каменева, И.В. Сталина, Л.Д. Троцкого и В.М. Молотова обсуждался также предложенный Троцким проект директив об изъятии церковных ценностей, который был принят с поправками:

«1. В центре и в губерниях создать секретные руководящие комиссии по изъятию ценностей...

4. Наряду с этим секретными подготовительными комиссиями имеются официальные комиссии...

6. Одновременно с этим внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия...

10. Видных попов по возможности не трогать до конца компании, но негласно, но официально (под расписку через губполитотделы) предупредить их, что в случае каких-либо эксцессов они отвечают первыми.

11. ...Изъятие лучше всего начинать с какой-либо церкви, во главе которой стоит лояльный поп. Если такой нет, начинать с наиболее значительного храма, тщательно подготовив все детали (коммунисты должны быть на всех соседних улицах, не допускать скопления, надежная часть, лучше всего ЧОН, должна быть по близости и пр.)» (19, с.194-195).

Итак, документы свидетельствуют, что голод - это только повод для изъятия церковных ценностей. Истинная цель изъятия «обеспечить себе фонд в несколько сот миллионов золотых рублей.., без которого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимы».

Надо было одновременно с изъятием «внести раскол в духовенство», беря «под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия». И таковые нашлись. «24 марта 1922 года в «Петроградской правде» появилось письмо за подписью 12 лиц, среди которых мы находим большую часть будущих столпов «живой церкви», священников: Красницкого, Введенского, Белкова, Боярского и других. Авторы письма решительно отмежевались от прочего духовенства, укоряли его в контрреволюционности, в игре в политику, в народном голоде, требовали немедленной и безусловной отдачи советской власти всех церковных ценностей и т. д. Надо, однако, сказать, что несмотря на вызывающий тон письма, авторы его не могли не признать (такова была сила правды), что следовало бы, все-таки, во избежание оскорбления религиозных чувств православного населения, чтобы в контроле участвовали представители верующих...» (5, с.32).

Так начался раскол, которому предстояло под внешними влияниями расширяться и углубляться.

Петроградское духовенство было невероятно поражено и возмущено письмом, в котором совершенно основательно усматривались все признаки политического доноса. На состоявшемся многолюдном собрании духовенства авторам письма пришлось выдержать сильный натиск. Главным защитником письма был А. Введенский, произнесший речь совершенно наглую и угрожающую. Ясно было, что он уже чувствовал за собой могущественную поддержку внешних сил. Заметим, что А. Введенский, по сделанному им впоследствии признанию, пошел в Церковь, чтобы «стать реформатором и взорвать ее изнутри» (4, с.12).

Было решено вступить в новые переговоры с властью и, по настоянию митрополита Вениамина, задача эта была возложена на Введенского и Боярского как снискавших благорасположение властей.

Последствия оправдали выбор, сделанный Владыкой. Между митрополитом и Петроградским Советом состоялось формальное соглашение, напечатанное в «Петроградской правде» в начале апреля. Кое-каких уступок от власти все же удалось добиться. Соглашением предусматривалось:

«1) Допустить представителей верующих к участию в изъятии и учете церковных ценностей, упаковке их для отправки в Гохран для ГК Помгола.

2) Установить гласную отчетность о движении ценностей...

5) Комплекты священных сосудов и дарохранительницы... при невозможности заменить их немедленно... оставить верующим по количеству престолов в церкви впредь до замены.

6) На тех же условиях оставить по одному большому и одному малому Евангелию и Кресту.

7) Хранилища мощей, не представляющие собой материальной ценности и всенародно-чтимые иконы, а именно: 1) икона Спасителя ( в часовне Спасителя на Петроградской стороне), 2) икона Казанской Божией Матери ( в Казанском соборе), 3) икона Скорбящей Божией Матери (на Стеклянном заводе за Невской заставой), 4). икона Скоропослушницы (Рождественская улица), 5) икона Тихвинской Божией Матери (Исаакиевский собор), 6) икона Святителя Николая Чудотворца (в Колпино) - могут быть оставлены верующим в настоящем виде при условии замены ценности их металлом в соответствующем эквиваленте» (20).

В соответствии с достигнутым соглашением митрополит Вениамин, желая предотвратить эксцессы в связи с изъятием церковных ценностей, пишет «Воззвание к Петроградской православной пастве» следующего содержания:

«Наступает великий праздник Светлого Христова Воскресения. Спокойно, мирно, всем вся простив, мы должны встретить его, чтобы нам вполне возрадоваться радостью этого Праздника. Но нет ни мира, ни покоя в сердцах наших. Великое волнение, происшедшее по поводу распоряжения гражданской власти об изъятии церковных ценностей для голодающих, охватило умы всех. Всевозможные слухи, толки, настроения, сменяясь одни другими, выводят людей из спокойного состояния. Многие не знают, кого слушать, как поступать. По долгу архипастыря, обязанный быть руководителем паствы своей, обращаюсь к ней с руководственными указаниями, чтобы она могла спокойно и мирно встретить наступающий великий праздник.

Святая Церковь, верная заветам Христа, следуя примеру великих святителей, во время народных бедствий шла на помощь погибающим, жертвуя для спасения их от смерти и свои священные ценности.

Я своей архипастырской властью разрешаю общинам и верующим жертвовать на нужды голодающих и другие церковные ценности, даже и ризы со святых икон, но не касаясь святынь храма, к числу которых относятся: св. престолы и что на них (священные сосуды, дарохранительницы, кресты, Евангелия, вместилища св. мощей и особо чтимые иконы).

Но если гражданская власть, ввиду огромных размеров народного бедствия, сочтет необходимым приступить к изъятию и прочих церковных ценностей, в том числе и святынь, я и тогда призываю пастырей и паству отнестись по-христиански к происходящему в наших храмах изъятию, наблюдая за исполнением п.п. 5, б и 7 Постановления Петроградской губернской комиссии помощи голодающим от 5 апреля с.г. при участии моих представителей.

Со стороны верующих совершенно недопустимо проявление насилия в той или другой форме, ни в храме, ни около него неуместны разные выражения раздражения, злобные выкрики против отдельных лиц или национальностей и т.п., так как все это оскорбляет святость храма и порочит церковных людей, от которых, по апостолу, должны быть удалены всякие раздражение, и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою (Ефес. 4, 31).

При изъятии церковных ценностей, как и во всяком церковном деле, не может иметь места проявление каких-либо политических тенденций. Церковь, по существу своему, - вне политики и должна быть чуждой ей. «Царство Мое не от мира сего», - заявил Спаситель Пилату. Этим курсом, вне политики, я вел корабль Петроградской церкви и веду, и идти им настойчиво приглашаю всех пастырей. Всякого рода политические волнения, могущие возникнуть около храма по поводу изъятия ценностей, как было, например, около храма Сенной, никакого отношения к церкви не имеют, тем более к духовенству.

Не сможем мы сего выкупить, - лишатся наши храмы некоторых своих драгоценностей, скорбеть безутешно не будем. Скажем по слову Божию: «Господь раньше дал, Господь теперь взял украшение наших храмов, да будет Имя Господне благословенно». Проводим изымаемые из наших храмов церковные ценности с молитвенным пожеланием, чтобы они достигли своего назначения и помогли голодающим. Для этого используем, насколько возможно, предоставляемое верующим право по наблюдению за поступлением изымаемых церковных ценностей по назначению и сопровождению предметов довольствия голодающим.

Всегда любовно внимательные к голосу вашего архипастыря и на этот раз послушайте его, дорогие мои. Сохраните доброе христианское настроение в переживаемом вами тяжелом испытании. Не давайте никакого повода к тому, чтобы капля какая-нибудь, чьей бы то ни было человеческой крови была пролита около храма, где приносится Бескровная Жертва» (20).

Это «Воззвание» святителя Вениамина несомненно оказало свое положительное воздействие на паству, которая прислушалась к голосу своего любимого архипастыря, так что глава Петроградской милиции в своем официальном донесении констатировал «блестящее и сравнительно вполне спокойное проведение кампании» (5, с.35) по изъятию ценностей в Петрограде.

12 мая 1922 года Святейший Патриарх Тихон направил председателю ВЦИК М.И. Калинину письмо, в котором сказано:

«Ввиду крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить временно, до созыва Собора, во главе церковного управления или Ярославского митрополита Агафангела (Преображенского), или Петроградского Вениамина (Казанского)» (21).

Возможно, это письмо многое объясняет в дальнейшей участи митрополита Вениамина...

Воспользовавшись привлечением Патриарха Тихона к суду, прибывшая сразу в Москву Петроградская группа «революционного духовенства» в лице А. Введенского, А. Красницкого, Е. Белкова и др. путем обмана Патриарха Тихона захватила высшую церковную власть в Церкви, образовав свое самочинное «Высшее Церковное управление» (ВЦУ).

«Несомненно группа, которая образовала ВЦУ...», - пишет обновленческий деятель Б.В. Титлинов, - «полномочий на то от Патриарха не имела. Патриарх поручил ей только посредническую роль передачи дел, а отсюда до передачи власти очень далеко. Деятели Живой Церкви взяли власть в свои руки в порядке революционном, внеканоническом и, если угодно, антиканоническом» (22, с.55).

14 мая «революционная группа духовенства» опубликовала (Известия ВЦИК, N 106) свою «декларацию» - воззвание, в которой огульно заявлялось, что «Верхи священноначалия держали сторону врагов народа», превратив изъятие ценностей в организованное выступление против государственной власти... Отказом помощи голодному церковные люди пытались создать государственный переворот. Воззвание патриарха Тихона стало тем знаменем, около которого сплотились контрреволюционеры, одетые в церковные одежды я настроения» (9, с.191).

Возвратившись в Петроград, А. Введенский 25 мая явился к митрополиту Вениамину и предъявил ему «Удостоверение», что он, будто бы «согласно резолюции Святейшего Патриарха Тихона, является полномочным членом ВЦУ и командируется по делам церкви в Петроград и другие местности Российской Республики» (4, с.99).

«А почему здесь нет подписи Святейшего Патриарха?» - спросил митрополит Вениамин. «Но зато ВЦУ есть, а патриаршая резолюция дана черным чернилом на белой бумаге» (4, с. 100), - быстро и лукаво ответил Введенский.

Митрополит Вениамин все понял и, почувствовав всю меру своей архипастырской ответственности, властно сказал одному из новоявленных узурпаторов церковной власти: «Нет! На это я не пойду» (5, с.34).

В воскресенье 28 мая 1922 года в храмах Петроградской епархии было оглашено «Послание к Петроградской православной пастве» митрополита Вениамина:

«От Святейшего Патриарха никакого сообщения об его отречении и учреждении нового высшего церковного управления до сего времени мною не получено, поэтому во всех храмах епархий по-прежнему должно возноситься его имя. По учению Церкви епархия, почему-либо лишенная возможности получить распоряжение от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом. Епархиальный епископ есть глава епархии. Епархия должна быть послушна своему епархиальному епископу и пребывать в единении с ним. «Кто не с епископом, тот не в Церкви», - говорит муж апостольский Игнатий Богоносец. Епископом Петроградским является митрополит Петроградский. Послушаясь ему, в единении с ним - и вы будете в Церкви. К великому прискорбию в Петроградской церкви это единение нарушено. Петроградские священники: протоиерей Александр Введенский, священник Владимир Красницкий и священник Евгений Белков, без воли своего митрополита, отправились в Москву, приняв там на себя высшее управление Церковью. И один из них, протоиерей А. Введенский, по возвращении из Москвы, объявляет об этом всем, не предъявляя на это надлежащего удостоверения Святейшего Патриарха. Этим самым по церковным правилам (Двукр.Собор; прав. Вас. Великого) они ставят себя в положение отпавших от общения со Святой Церковью, доколе не принесут покаяния пред своим епископом. Такому отлучению подлежат и все присоединяющиеся к ним» (4, с.100-102).

Опубликованное в газетах, это «Послание» святителя Вениамина вызвало ярость со стороны покровителей Введенского и иже с ним. О неоднократно провозглашавшемся принципе невмешательства в церковную жизнь совершенно забыли. В газетах появились фразы вроде следующей: «Митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушился на голову митрополита!» (5, с.35). Это показывало, что мощные покровители открыто берут «живую церковь» под свою защиту.

Влияние митрополита Вениамина на верующих было очень велико. Отлучение Введенского не могло не произвести на них огромного впечатления. Даже если бы удалось тут же устранить митрополита, его постановление угрожало уничтожить «живую церковь» в самом начале ее пути. Поэтому было решено испробовать другой метод - угроз и насилия.

Вскоре после отлучения к митрополиту Вениамину явился Введенский в сопровождении Бакаева, бывшего председателя Петроградской ЧК, а затем Петроградского коменданта. Они предъявили митрополиту ультиматум: либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет - по поводу изъятия церковных ценностей - устроен процесс, в результате которого погибнут и он сам, и наиболее близкие ему лица.

Митрополит спокойно это выслушал и немедленно ответил категорическим отказом.

Митрополит Вениамин ясно понимал, что эти угрозы не тщетны, и что с того момента, как он стал поперек дороги «живой церкви» и ее покровителям, он обречен на смерть. Незамедлительно митрополит Вениамин был арестован по приказу из Москвы.

В день ареста святитель Вениамин, вернувшись к себе в Александро-Невскую Лавру, застал в своих покоях следователя, многочисленных чекистов и стражу. При обыске в канцелярии присутствовал также Введенский как представитель ВЦУ, явившийся принять канцелярию. Увидев митрополита, он подошел к нему под благословение. «Отец Александр, мы же с Вами не в Гефсиманском саду» (4, с. 102), - спокойно и вежливо сказал Владыка, не давая благословения. У него произвели долгий, тщательный и, понятно, безрезультатный обыск. Затем ему было объявлено, что против него и других лиц возбуждено дело о сопротивлении изъятию церковных ценностей. Арестованного митрополита Вениамина отвезли в «дом предварительного заключения», где он находился все дальнейшее время до своей мученической кончины.

Кроме митрополита к делу были привлечены: большинство членов Правления Общества православных приходов, настоятели некоторых церквей, некоторые клирики, профессора бывшей Духовной Академии, Богословского института и университета, студенты и просто люди, попавшиеся во время уличных беспорядков при изъятии ценностей - всего 86 человек, большинство которых было взято под стражу.

Митрополит Вениамин обратился из своего заточения к адвокату Я.С. Гуровичу с просьбой взять в свои руки его защиту, поскольку он безусловно ему доверяет. Гурович, до этого колебавшийся, немедленно взял на себя защиту митрополита.

Слушание дела началось в субботу 10 июня 1922 года. Заседания Петроградского революционного трибунала происходили в зале филармонии (бывшем Дворянском Собрании), на углу Михайловской и Итальянской улиц (23).

Митрополит Вениамин был на скамье подсудимых таким, как и всегда простым, спокойным, благостным. Понятно, он был центром всего громадного процесса. На нем сосредоточивалось внимание и врагов, и безмерно любившей его верующей паствы, заполнявшей, если ее допускали, зал заседаний, и прочей публики, относившейся к митрополиту с исключительным сочувствием, как к заранее обреченной жертве. К публике, сочувствующей митрополиту, не относились только те «посетители», которые направлялись в трибунал «по нарядам», чтобы создавать соответствующее видам устроителей процесса настроение.

Другая замечательная личность в процессе, вслед за митрополитом обращавшая на себя значительное внимание, это архимандрит Сергий 1.

Он являл и большое сходство, и яркий контраст с митрополитом. Сходство - в глубокой вере и готовности за нее пострадать; разница - в характерах и темпераментах. Митрополит не боялся смерти, но он и не искал ее: он спокойно шел навстречу ожидавшей его участи, предавшись воле Божией. Отец Сергий же как бы жаждал пострадать за веру. Отсюда его пламенные, вдохновенные речи на суде, отличавшиеся от сжатых и спокойных ответов на суде Владыки Вениамина. Очевидцам процесса архимандрит Сергий напоминал мученика первых веков христианства, радостно торжествующего пред лицом изумленных палачей, в то время как митрополит являл образ древнего подвижника, благостного, спокойного, ушедшего от мира и полностью погруженного в созерцание и молитву.

Кроме их двоих, мученического венца сподобились Ю.П. Новицкий2 и И.М. Ковшаров3. Новицкий заранее покорился своей участи, он смело глядел судьям в лицо и не скупился на полные горького сарказма выпады.

К чтению обвинительного акта приступили лишь в понедельник 12 июня.

Каким образом было составлено «дело» по обвинению митрополита Вениамина и других лиц? Очень просто. В распоряжении обвинения были десятки отдельных производств, возникших по поводу отдельных эпизодов, имевших место при изъятии ценностей в разных Петроградских церквах и в различное время.

Когда создавалось данное «дело», эти производства соединили в единое целое, и все события, в них изложенные, были объявлены результатом злонамеренного подстрекательства со стороны «преступного сообщества», состоящего из митрополита и других лиц, - главным образом, членов Правления Общества Петроградских православных приходов.

Митрополиту вменялось в вину то, что он 1) вступил в сношения и переговоры с советской властью в Петрограде с целью добиться аннулирования или смягчения декретов об изъятии церковных ценностей; 2) что он и его «сообщники» находились при этом в сговоре с мировой буржуазией и 3) что митрополит и другие обвиняемые средством для возбуждения верующих против советской власти избрали распространение среди населения копий заявлений митрополита в Помгол.

Эта формулировка обвинения в комментариях не нуждается. Достаточно обратить внимание на то, что объявляется преступным вступление в переговоры с советской властью, к тому же переговоры, возникшие по ее инициативе и закончившиеся соглашением!

Допрос митрополита велся главным образом в трех направлениях: 1) об отношении митрополита к постановлениям эмигрантского собора 1921 г. в Сремских Карловцах, высказавшегося против советской власти; 2) об отношении митрополита к декретам об изъятии церковных ценностей и 3) о двух вышеупомянутых заявлениях митрополита в Помгол.

По первому вопросу митрополит ответил, что постановления Карловацкого собора ему не были сообщены ни официальным, ни частным образом, и определить свое отношение к ним он не может. Во всяком случае, по его глубокому убеждению, истинная Церковь должна всегда оставаться чуждой какой-либо «политики».

По второму вопросу митрополит заявил, что он считал и считает необходимым отдать все церковные ценности для спасения голодающих. Но он не мог и не может благословить такой способ изъятия ценностей, который, с точки зрения всякого христианина, является очевидным кощунством.

Но центр тяжести заключался в третьем вопросе, относившемся к личной ответственности митрополита. От него неустанно, с помощью разнообразнейших хитросплетенных вопросов, добивались указаний о том, кто был в действительности вдохновителем или редактором заявлений, поданных в Помгол. Ему весьма прозрачно намекали, что назови он редакторов или даже отрекись только от содержания своих заявлений - и он будет спасен. Глядя прямо в лицо трибуналу, он твердо и неизменно отвечал: «я один, совершенно самостоятельно, обдумал, написал и отправил свой заявления. Да впрочем я и не потерпел бы ничьего вмешательства в решение таких вопросов, которые подлежали исключительно моему ведению, как архипастыря» (5, с.41).

После этого для него лично все было кончено. Предстоящая ему участь окончательно определилась. Всем присутствующим было ясно величие души этого человека, который собою заслонял от смерти своих союзников.

Неизгладимое впечатление оставил также допрос архимандрита Сергия. Он был привлечен к делу в качестве одного из товарищей (заместителей) председателя Общества приходов. Он отрицал (и это вполне соответствовало действительности) утверждение обвинения, будто Правление этого Общества занималось политикой, лично же себя объявлял совершенно солидарным с митрополитом.

Председатель того же Правления профессор Ю.П. Новицкий в своих объяснениях подробно охарактеризовал деятельность Правления, доказав рядом неопровержимых данных, что деятельность эта ограничивалась исключительно кругом вопросов церковноприходского быта.

Бывший юрисконсульт Лавры И.М. Ковшаров, с первой же минуты процесса ясно предвидевший его финал, давал на ставившиеся ему вопросы ответы хладнокровные, меткие по смыслу и часто едкие по форме.

Другие обвиняемые держались также с достоинством, некоторые бесстрашно исповедовали свою солидарность с митрополитом.

Допрос подсудимых продолжался без малого 2 недели. Затем трибунал приступил к допросу свидетелей.

После допроса свидетелей слово было предоставлено обвинителям.

Обвинитель, Красиков, говорил о гибельной роли духовенства со времени его появления на исторической сцене. Русскому православному духовенству он отводил самое важное место в истории «зверств царизма». Даже возникновение злополучного дела Бейлиса он приписал русскому духовенству.

Надо заметить, что с юридической стороны вся суть спора между обвинением и защитой заключалась в вопросе о наличности в данном случае «контрреволюционного сообщества». Если было здесь такое сообщество, смертный приговор для главнейших подсудимых был неминуем «62 статья уголовного кодекса»; если его не было, кары свелись бы к долгосрочному тюремному заключению.

Всем было ясно, что «сообщества» в данном случае не было. Но это не смущало Красикова. «Вы спрашиваете, где мы усматриваем преступную организацию? - сказал он, - да ведь она перед вами! Эта организация - сама Православная Церковь, с ее строго установленной иерархией, ее принципом подчинения низших духовных лиц высшим и с ее нескрываемыми контрреволюционными поползновениями!» (5, с.47).

Характерно то, что в длинной своей речи Красиков ни единым словом не обмолвился ни о митрополите Вениамине, ни даже об изъятии церковных ценностей в Петрограде, и только в последний момент, спохватившись, бросил несколько слов о том, что митрополит достаточно изобличается в приписываемых ему преступлениях.

Начались речи защитников. Первым говорил профессор А.А. Жижиленко, давший в своей речи подробный анализ понятия «преступного сообщества» и показавший, что в данном деле такового нет. Затем слово перешло к защитнику митрополита Гуровичу.

Как на яркий пример бесцеремонного обращения обвинителей с историей (и притом историей недавней) Гурович указал на упоминание процесса Бейлиса, в организации которого Красиков решился обвинить русское православное духовенство. Всем известно, что русское духовенство не только не принимало участия в создании дела Бейлиса, но, и наоборот, лучшие и ученейшие представители духовенства боролись против лежавших в основе процесса представлений о ритуальных убийствах у иудеев. Из той самой Петербургской академии, воспитанники и профессора которой ныне сидят на скамье подсудимых, отметил Гурович, явился в Киев на процесс Бейлиса один из виднейших ученых профессор И.Г. Троицкий. Он приложил немало труда для опровержения многовековой легенды, на которой был построен процесс Бейлиса. Оправдательный вердикт был вынесен Бейлису в значительной степени благодаря его усилиям. И после всего этого обвинение позволяет Себе укорять русское православное духовенство в фабрикации процесса Бейлиса.

«Я счастлив, - сказал защитник, - что в этот исторический глубоко скорбный для русского духовенства момент, я, еврей, могу засвидетельствовать перед всем миром то чувство искренней благодарности, которое питает - я уверен в этом - весь еврейский народ к русскому православному духовенству за проявленное им в свое время отношение к делу Бейлиса» (5, с.49).

Обратившись к характеристике личности митрополита Вениамина, защитник обрисовал все его прошлое, черты его характера и деятельности. «Одна из местных газет, - сказал он между прочим, - выразилась о митрополите (по-видимому желая его уязвить), что он производит впечатление «обыкновенного сельского попика». В этих словах есть «правда». Митрополит - совсем не великолепный «князь Церкви», каким его усиленно желает изобразить обвинение. Он смиренный, простой, кроткий пастырь верующих душ, но в этой его простоте и смиренности - его огромная моральная сила, его неотразимое обаяние. Пред нравственной красотой этой ясной души не могут не преклоняться даже враги. Допрос его трибуналом у всех в памяти. Ни для кого не секрет, что, в сущности, в тяжелые часы этого допроса дальнейшая участь митрополита зависела от него самого. Стоило ему чуть-чуть поддаться соблазну, признать хоть немногое из того, что так жаждало установить обвинение, и митрополит был бы спасен. Он не пошел на это. Спокойно, без вызова, без рисовки он отказался от такого спасения. Многие ли из здесь присутствующих - я говорю, конечно, и о людях на него нападающих - способны на такой подвиг? Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мысли и поступков» (5, с. 49).

Обращаясь к самой постановке обвинения, защитник находил, что она не заслуживает серьезной критики... Митрополиту вменяют в вину факт ведения им переговоров с советской властью на предмет «отмены или смягчения декретов об изъятии церковных ценностей». Но если это - преступление, то подумали ли обвинители, какую роль они должны отвести при этом Петроградскому совету, по почину которого эти переговоры начались, по желанию которого продолжались и к удовольствию коего успешно закончились.

Впрочем, не больше доказательств и в другой, стремящейся быть конкретной, части обвинения, - относящейся к возбуждению, будто бы, митрополитом верующего населения против Советской власти. В чем усматриваются доказательства этого деяния? Единственно в том, что, будто, митрополит через близких ему лиц распространял в народе переписанные на пишущей машинке копии своих заявлений в Помгол.

Защита представила ряд номеров советских газет, из которых видно, «что еще до изъятия, а также и во время такового, заявления митрополита в Помгол неоднократно оглашались советской печатью. Следовательно, сама же советская печать способствовала тому, что десятки тысяч экземпляров заявлений митрополита проникли в народные массы» (5, с. 50-51).

В заключение Я.С. Гурович сказал, приблизительно, следующее:

«Чем кончится это дело? Что скажет когда-нибудь о нем беспристрастная история? История скажет, что весной 1922 года в Петрограде было проведено изъятие церковных ценностей, что, согласно донесениям ответственных представителей советской администрации, оно прошло в общем «блестяще» и без сколько-нибудь серьезных столкновений с верующими массами.

Что скажет далее историк, установив этот неоспоримый факт? Скажет ли он, что несмотря на все это и к негодованию всего цивилизованного мира, советская власть нашла необходимым расстрелять Вениамина, митрополита Петроградского, и некоторых других лиц? - Это зависит от вашего приговора.

Вы должны стремиться соблюсти в этом процессе выгоду для советской власти? Во всяком случае, смотрите не ошибитесь... Если митрополит погибнет за свою веру, за свою безграничную преданность верующим массам, - он станет опаснее для советской власти, чем теперь... Непреложный закон исторический предостерегает вас, что на крови мучеников растет, крепнет и возвеличивается вера...

Остановитесь, над этим подумайте, и ... не творите мучеников!» (5, с. 52-53).

Когда окончились судебные прения, настала очередь подсудимым сказать свое последнее слово.

Председатель обращается к митрополиту Вениамину: «Подсудимый Василий Казанский! Вам принадлежит последнее слово».

Митрополит неспешно встал. В зале все замерло. В начале митрополит сказал, что из всего, что он услышал о себе на суде, на него наиболее удручающе подействовало то, что обвинители называли его «врагом народа». «Я верный сын своего народа, я люблю и всегда любил его. Я жизнь свою отдал, и я счастлив тем, что народ - платит мне тою же любовью, и он же поставил меня на то место, которое я занимаю в Православной Церкви» (5, с. 54).

Остальное, довольно продолжительное время своей речи он посвятил исключительно защите некоторых подсудимых, ссылаясь на документы и иные данные и обнаружив при этом прекрасную память, стройность мысли и невозмутимое спокойствие. Одно из его утверждений выглядело, как он сам признал, голословным. По этому поводу он заметил, со свойственной ему улыбкой: «думаю, что, в этом отношении, вы мне поверите без доказательств. Ведь я, по всей вероятности, говорю сейчас публично в последний раз в своей жизни; человеку же, находящемуся в таком положении, и принято верить на слово» (5, с.54).

Это был момент потрясающий и незабываемый. Все ощутили огромную духовную мощь этого человека, который в такую критическую минуту своей жизни, совершенно забывая о себе, думает только о несчастии других и стремится им помочь.

«Вы все говорили о других, - сказал председатель, - трибуналу желательно знать, что же вы скажете о самом себе». Митрополит Вениамин с некоторым недоумением посмотрел на председателя и тихо, но отчетливо сказал: «О себе. Что же я могу вам о себе еще сказать. Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре - жизнь или смерть, - но что бы вы в нем ни провозгласили, - я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом митрополит широко перекрестился) и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за все...» (5, с.55).

Профессор Ю.П. Новицкий указал, что привлечение его к делу объясняется лишь тем, что он состоял председателем Правления Общества объединенных православных приходов. В приписываемых ему деяниях он совершенно неповинен. Но если нужна в этом деле жертва, он готов без ропота встретить смерть, прося лишь о том, чтобы этим и ограничились и пощадили остальных привлеченных.

И.М. Ковшаров заявил, что знает, какая участь ждет его. Если на суде он давал объяснения в свою защиту, то только для того, чтобы закрепить в общественном сознании, что он умирает невинным.

Сильное впечатление произвело последнее слово архимандрита Сергия. Он нарисовал картину аскетической жизни монаха и указал на то, что отрешившись от всех переживаний и треволнений внешнего мира, отдавши себя целиком богомыслию и молитве, - он одной лишь слабой физической нитью остался привязан к сей жизни. «Неужели же, - сказал он, - трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен. Делайте свое дело. Я жалею вас и молюсь о вас...» (5, с.55).

5 июля трибунал объявил приговор. К расстрелу были приговорены десять человек: митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Новицкий, Ковшаров, а также епископ Кронштадтский Венедикт (Плотников), протоиерей Н. Чуков (настоятель Казанского собора и ректор Богословского института, впоследствии митрополит Ленинградский и Новгородский), протоиерей Л. Богоявленский (настоятель Исаакиевского собора), протоиерей М. Чельцов (настоятель Троицкого Измаиловского собора), Н.Ф. Огнев (профессор военно-юридической академии) и Н.А. Елачич. Многие другие были приговорены к тюремному заключению разных режимов и на разные сроки. Значительная часть подсудимых (главным образом из уличной толпы) получила свободу. После объявления сурового приговора: «расстрелять, имущество конфисковать», помню, - пишет приговоренный тогда же к расстрелу прот. Михаил Чельцов, - я посмотрел на митрополита Вениамина и мне понравилось великое спокойствие на лице у него и мне стало хорошо за него, за себя и за всю Церковь» (24, с.10).

Потянулись долгие дни ожидания. Подавались кассационные жалобы, ходатаи и защитники ездили в Москву, хлопотали, писались ходатайства во ВЦИК о помиловании. Вот что писали, ходатайствуя о помиловании, два известных ученых академика Сергей Ольденбург и Н. Марр: «Россия прошла через жестокую и кровавую внутреннюю борьбу... Россия приступила к мирному строительству новой жизни... Казалось, что кончилось пролитие крови... Голос десятков миллионов русских людей должен был сплотить всю страну в общей работе, помощи погибающим и стремления жизни. Но вместо этого мы видим опять угрозу крови... Процесс так называемых церковников привел опять к смертным приговорам, хотя для всех ясно, что ни по каким законам никаких оснований для смертных приговоров не было... История вверила Вам и Вашим товарищам судьбы России, не допускайте того, чтобы приговоры подобные приговору по делу церковников, мешали строительству страны, отмените эти ненужные, вредные казни. Говорим в настоящем деле тем свободнее, что мы не церковные люди и потому можем отнестись к делу более справедливо и беспристрастно...

Во имя исстрадавшегося веками русского народа, ждущего новой, лучшей жизни, отмените казни, которые мешают жить и строить, озлобляют и озверяют людей. Мы убеждены, что так, как мы, думают многие тысячи людей в России, работавших и работающих неустанно над созданием культурной жизни и желающих работать. От их имени взываем к Вам - сделайте то, что можете, и добейтесь отмены этих казней. Пусть будет наконец в России человеческая жизнь, а не постоянная братоубийственная война. Россия хочет и должна жить на благо человечества и Вы должны ей в этом помочь. 5. VII/ 1922» (17).

Каким резким диссонансом с вышеприведенным звучит ходатайство о помиловании представителей «живой церкви». «Я ходатайствую, - писал 9 июля 1922 г. А. Введенский во ВЦИК, - о помиловании преступников. Да, они преступники... Суд произнес свой суровый, но справедливый приговор... Нас обвиняют, что это мы, обновленцы, расстреливаем митрополита Вениамина, которого любят массы, привыкли к нему и который (не считая истории с ценностями) придерживался в своих речах аполитичности. Из него враги нашего движения хотят сделать мученика, умерщвленного «красными попами». Это страшно повредит нашему делу, а мы хотим, ведь, большого дела - сделать из церкви не орудие буржуазии, а, наоборот, бороться за права пролетариата, за правду октябрьской революции» (17). «Приведение же в исполнение приговора, - писала целая группа предводителей «новой церкви» 8 июля 1922 года, - только создаст им ореол мучеников, какового они не заслуживают. Не говорим уже о том, что народная молва осудит в этом и «живую церковь», затруднив этим наше большое дело - сделать религию не прислужницей капитала, а посильной помощницей борющемуся за правду пролетариату» (17).

Владыка Вениамин заочно прощался со своей возлюбленной паствой и использовал оставшиеся дни для последних назиданий. Как завещание, как напутствие на грядущие труднейшие годы и десятилетия звучат слова его последних писем ученикам и сопастырям:

«В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел, что времена не те и не придется переживать то, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот Рубикон, границу и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий; полный среди страданий радости внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в котором находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигали полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование самой смерти, под якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и т.п., беспокойство и ответственность за судьбы других людей и даже самую Церковь.

Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, боле ее надо иметь нам, пастырям.

Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией.

Странны рассуждения некоторых, может быть, и верующих пастырей (разумею Платонова) - надо хранить живые силы, т.е. их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Вениамины, и т.п. спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются стать, погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эс-эры и другие. Нам ли, христианам, да еще и иереям, не проявить подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века?!» (5, с.60-61).

Предвестником окончательного решения участи осужденных явилась длинная статья Красикова в «Известиях», где доказывалось, что о помиловании первых четырех приговоренных не может быть и речи. Президиум ВЦИКа так и поступил. Приговор был оставлен в силе для митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, Новицкого и Ковшарова. Остальным шести расстрел был заменен долгосрочным заключением.

В понедельник 14 августа 1922 г., когда верующие пришли в дом предварительного заключения с очередной передачей, им было объявлено, что митрополит Вениамин, архимандрит Сергий (Шейн), Юрий Петрович Новицкий и Иван Михайлович Ковшаров «потребованы и уже отправлены в Москву». Люди, знавшие этот условленный знак, сразу поняли, в чем дело.

В ночь на 13 августа четверо приговоренных были увезены из тюрьмы и расстреляны в нескольких верстах от Петрограда (4).

Сохранились сведения об их последних минутах.

Юрий Новицкий плакал. Его угнетала мысль, что он оставляет круглой сиротой свою единственную 15-летнюю дочь. Иван Ковшаров посмеивался над палачами.

Архимандрит Сергий громко молился: «Прости им, Боже, не ведают бо, что творят».

Митрополит Вениамин шел на смерть спокойно, тихо шепча молитву и крестясь (5).

Тело священномученика Вениамина лежит в безымянной могиле. На братском кладбище Александро-Невской Лавры ему воздвигнут крест над символической могилой рядом с другими святителями Церкви Христовой. Светлая же душа его ликует со всеми святыми в свете Лица Божия. Как яркие звезды сияют святитель Вениамин и иже с ним и весь сонм наших новомучеников на небе духовном и лучи их освещают и согревают наши души. Это сияние святых - надежда возрождения нашей Церкви и многострадального нашего народа, предзнаменование конечного торжества силы и правды Христовой. Мы же из глубины своих верующих сердец взываем к ним сице: «Святителю отче Вениамине, отче Сергие и святые Юрие и Иоанне, новомученицы российстие, молите Бога о нас».
Аминь.

БИБЛИОГРАФИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ

1. Святитель Вениамин был родом из Нименского погоста Андреевской волости Каргопольского уезда (ныне Архангельская область), где отец его служил в Преображенском храме. Во время архиерейской хиротонии 24 января 1910 г. ему было 36 лет («Прибавления к Церковным ведомостям», 1910, N 5, с.208), во время приговора 5 июля н. ст. 1922 г. - 49 лет.


2. Митрополит Антоний. Речи, слова и поучения. С.-Петербург, 1912.


3. Послание митрополита Вениамина «Петроградской пастве». Оттиск N 15 (1918 г.) газеты «Петроградский церковно-епархиальный вестник». ГПБ, ОРиРК, Фонд 194 Н.Н. Глубоковского, оп.1, дело 1311.


4. Анатолий Левитин, Вадим Шавров. Очерки по истории русской церковной смуты. 1978.


5. М. Польский. Вениамин, митрополит Петроградский. В книге: Новые мученники российские, т. I, Джорданвилль, 1949.


6. «Прибавления к Церковным ведомостям», 1918, N 1.


7. «Прибавления к Церковным ведомостям», 1918, N 2.


8. «Прибавления к Церковным ведомостям», 1918, N 3-4.


9. Цитировано по кн.: Б.В. Титлинов. Церковь во время революции. 1924.


10. Воззвание Священного Собора к православному народу по поводу декрета народных комиссаров о свободе совести. «Церковные ведомости», 1918, N 3-4.


11. «Прибавления к Церковным ведомостям», 1918, N 23-24.


12. «Петроградский церковно-епархиальный вестник», 1918, N 17.


13. Послание Патриарха Тихона Совету народных комиссаров 13/26 окт. 1918 г. Цитировано по журналу «Наш современник», 1990, N 4.


14. Послание Патриарха Тихона чадам Православной Российской Церкви от 8/21 июля 1919 г. Цитировано по журналу «Наш современник», 1990, N 4.


15. Воззвание Патриарха Тихона «К народам мира и к православному человеку». Лето 1921 г. Опубликовано в журнале «Наш современник», 1990, N 4.


16. Послание Патриарха Тихона о помощи голодающим и изъятии церковных ценностей. Цитировано по журналу «Наш современник», 1990 N 4.


17. Цитировано по копии, хранящейся в Центр. Гос. Архиве РСФСР, Архивный Фонд Народного Комиссариата Юстиции, «Дело по обвинению Петроградского митрополита Вениамина и др.» Материалы из этого дела, касающиеся митрополита Вениамина, в ксерокопиях на 96 л. были получены митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексием (ныне Святейший Патриарх и всея Руси Алексий II), народным депутатом СССР. по его запросу. Далее: ЦГА РСФСР, Фонд НКЮ. «Дело м. Вениамина».


18. Центр. Гос. Исторический Архив (Ленинград), Фонд 831, оп.1, д. 299.


19. «Известия ЦК КПСС», 1990. N 4.


20. Цитируется по копии ЦГА РСФСР, Фонд НКЮ, «Дело м. Вениамина» (см. сн. 17).


21. Лев Регельсон. Трагедия Русской Церкви. Париж, 1977, с. 286.


22. Б.В. Титлинов. Новая церковь. Петроград-Москва, 1923.


23. Описание судебного процесса дается по указанному выше труду М. Польского.


24. Прот. М.П. Чельцов. Воспоминания «смертника» о пережитом. Л., 1926. Машинопись.

1 Архимандрит Сергий, в миру Василий Павлович Шейн, родился в 1866 г. в деревне Колпна Новосельского уезда Тульского губернии. Окончил училище Правоведения (1893 г.), был членом IV Государственной Думы, входил в состав Секретариата Поместного Собора 1917-1918 гг.

2 Новицкий Юрий Петрович родился в 1882 году в г. Умани Киевской губернии. Окончил 1-ю гимназию и Киевский университет. С 1914 года доцент, затем профессор кафедры уголовного права Петроградского университета.

3 Ковшаров Иван Михайлович родом из Одессы, юрист по образованию. Во время суда ему было 44 года.

4 Русская Православная Церковь обращалась в Прокуратуру СССР с просьбой рассмотреть вопрос о их реабилитации. В ответ на это 11.8.1991 Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II был получен документ за подписью старшего помощника Генерального прокурора СССР В.И. Илюхина, в котором говорилось: «Изучение в Прокуратуре СССР архивного уголовного дела показало, что Казанский В.П. (митрополит Вениамин) и другие лица (всего 59 человек) были осуждены необоснованно. В материалах уголовного дела отсутствуют данные, свидетельствующие о создании антисоветской организации и проведении деятельности, направленной на подрыв Советской власти. Из текстов писем митрополита Вениамина, адресованных в Комиссию помощи голодающим, а затем в Петроградский губисполком. не усматривается оснований для вывода об их преступном характере. В воззвании митрополита к Петроградской православной пастве от 10.4.22 священнослужители и верующие призывались к пожертвованиям в пользу голодающих, содействию сдаче церковных ценностей созданным для этих целей комиссиям, пресечении при изъятии ценностей всякого рода эксцессов. В связи с изложенным, первым заместителем Генерального прокурора СССР т. Васильевым А.Д. в Президиум Верховного Суда РСФСР внесен протест на предмет прекращения уголовного дела в отношении Казанского В.П. (митрополита Вениамина) и других лиц (всего 59 человек) за отсутствием в их действиях состава преступления. 31 октября 1990 года протест удовлетворен, все вышеуказанные лица, проходившие по данному делу, реабилитированы».

В ответ на последующий запрос Святейший Патриарх Алексий II получил 22.2.1991 г. от Председателя Верховного Суда РСФСР В.М. Лебедева постановление Президиума Верховного Суда РСФСР от 31 октября 1990 г., которым отменены судебные решения в отношении митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина и других лиц, «дело о них прекращено за отсутствием в их действиях состава уголовно-наказуемого деяния. Все они по настоящему делу реабилитированы». Данные документы Его Святейшество передал в Комиссию по канонизации святых с правом их публикации.