Публицист Михаил Новоселов – от толстовства к мученичеству

Анастасия Коскелло

21 января (8 января ст.ст.) Русская Православная Церковь чтит память мученика Михаила Новоселова, историка, публициста, почетного члена Московской Духовной Академии. Внук священника, в молодости он пытался создать собственную общину, живущую по учению графа Толстого. Затем вернулся в Церковь и стал православным миссионером. Он не скрывал, что отрицательно относится к советской власти и почти десять лет провел в заключении.
20 января 1938 года он был расстрелян в вологодской тюрьме.

Заключенный переписывал Полонского и Фета…

С лета 1937 года в одной из общих камер Вологодской тюрьмы находился 74-летний старичок. Звали его Михаил Александрович Новоселов. В тюремных списках он числился заключенным номер 227.
Держался он скромно, интеллигентно, был в целом нетребовательным — впрочем, настаивал, чтобы конвоиры обращались к нему на «вы». Родных и близких, равно как и «подельников» на воле у него явно не было — по крайней мере, посылок никто ему не присылал. Однако руководство тюрьмы видело в старичке опасного преступника-рецидивиста — он сидел уже десятый год и был вторично осужден по так называемой «политической статье».
Зимой 1937 года тюрьма переходила на так называемый «новый режим». На деле это означало ужесточение условий содержания заключенных, прежде всего — «политических». Руководство тюрьмы принялось за дело. Согласно типичной практике тех лет, для сбора компрометирующих сведений о заключенных в камеру, где находился Михаил Александрович, поместили осведомителя. Базилевский — такова была фамилия агента — поработал «на славу» и вскоре переправил начальнику тюрьмы подробный рапорт об «антисоветских» настроениях заключенных.
Конкретно о Михаиле Александровиче доносчик писал, что тот «ярый монархист, безнадежный мракобес, религиозный фанатик». «Новоселов, — пишет доносчик, — говорит: „Вот мой товарищ умер у меня на руках в камере, у него кончился старый срок, но дали новый, он прожил несколько месяцев нового срока и нового режима. Было ясно — больной человек, но в больницу не взяли, и он умер у меня на руках…“».
«Когда я читал вслух газету „Гудок“ за 1 января 1938 года, — пишет Базилевский, — в которой сообщается о том, что Германия имеет много концлагерей и еще открывает новые, что много сидят осужденных в тюрьмах, не считая следственных, получается в общем полтора человека на каждую тысячу,-то в это время Новоселов подходит к Арутюняну и говорит ему: „Чья бы корова мычала, а уж советская молчала бы“».
Других антисоветских высказываний Михаила Александровича доносчик не приводит, но и этого, по-видимому, было вполне достаточно для тюремного руководства.
На основании доноса тюремщиками была составлена характеристика (авторы — явно люди интеллигентные, разбиравшиеся в поэзии!):
«Михаил Александрович Новоселов, 74 года, сидит уже 9 лет, имеет высшее „богословское образование“, и на этом „образовании“ построено все его мировоззрение и политическое убеждение, что выражается в его религиозном фанатизме и в политическом мракобесии.
В своем проповедовании он всю эту философию наполняет конкретным содержанием из Библии, Нового и Ветхого Завета, из Евангельских пророчеств и предсказаний, стараясь преподносить это в форме задушевных (религиозно-философских) бесед, каждая из которых сопровождается одной из молитв или какого-либо религиозного, мистического содержания стихотворения. Поэтическая форма является особенно заманчивой, так, например, он специально подбирает поэтов-мистиков, интуитивистов: Полонского, Фета, Баратынского, Мошкова — и у них выбирает наиболее мистическое, религиозное, например „Вечерний звон“, „Воскресение Христово“, „Благовест“, „Молитва“, „Рождество“, „Храм“, „Слово Божие“ и так далее.
Многое он знает на память, а большинство списывает, пользуясь тюремной библиотекой, например Полонского, Фета. Его вся тетрадка заполнена стихотворениями, и через его влияние они переходят к Лексану и Альфреду. В своих убеждениях он не раскаивается и не собирается раскаиваться, он уже примирился с мыслью о том, чтобы за свои убеждения умереть в тюрьме, тем более родных у него нет, а друзей он беспокоить не хочет».

Попович-толстовец

Заключенный Новоселов, бесспорно, был «твердым орешком» для чекистов. «Контрреволюционность» его, очевидно, была глубокой и «неисправимой». В судьбе Михаила Александровича было несколько крутых виражей — до революции его преследовали за толствоство и распространение антиклерикальных статей, после революции — за православие и «антисоветскую пропаганду».
Он был выходцем из древнего священнического рода. С XVIIIвека предки Михаила Александровича назывались Новоселовыми по названию села в Тверской губернии, где они долгое время служили священниками. Его прадед, священник Алексий Новоселов, служил в селе Посонское Вышневолоцкого уезда. Дед, священник Григорий Новоселов, служил в храме погоста Зоборовье Вышневолоцкого уезда, был возведен в сан протоиерея и в течение сорока лет был благочинным.
В то же время, отец мученика Михаила, Александр Григорьевич, не захотел следовать традициям предков и священником становиться не пожелал. Он закончил Санкт-Петербургский университет, с 1873 по 1881 год был директором Тульской гимназии, а с 1881 года и до конца жизни — директором 4-й Московской гимназии, где преподавал древние языки в старших классах.
В 1870-х годах Александр Григорьевич познакомился с графом Толстым и стал убежденным толстовцем. История семьи Новоселовых иллюстрирует, сколь глубоко проникло толстовство в сознание русского общества конца XIX века. Толстовский антиклерикальный пафос был близок даже членам священнических семей, не исключая самих клириков.
Известно, что даже тесть Александра Григорьевича, дед священномученика Михаила, сельский священник отец Михаил Зашигранский сочувствовал Толстому. Узнав, что и его внук Миша увлекается антицерковными трактатами Толстого, отец Михаил, по семейному преданию, велел юноше передавать Льву Николаевичу поклон и свою радость по поводу борьбы Толстого «с тем учреждением, которое он до глубины души презирает» (имеется в виду Церковь)…
«Несмотря на то, что Новоселовы были выходцами из духовного сословия, целостность православного мировоззрения была ими утрачена и вера представлялась абстрактным христианским умозрением, и если еще оставалась вера в Христа как в нравственный идеал, то видение православного пути к этому идеалу уже затуманилось, и потому легко было увидеть исполнение этого идеала в светском писателе и лжеучителе», — пишет автор жития мученика Михаила,игумен Дамаскин (Орловский).
По окончании гимназии Михаил Александрович поступил на Историко-филологический факультет Московского университета. На тот момент он полностью разделял взгляды своего отца на личность и учение Христа, по сути он был таким же толстовцем-романтиком. Он мечтал стать учителем истории и преподавать историю так, чтобы, как он писал в письме Льву Николаевичу, «прошлая жизнь человечества дала юношам понятия о людях и их поступках со стороны их приближения или удаления от учения Христова».
Будучи студентом, Михаил Александрович принимал участие в нелегальной перепечатке и распространении запрещенных цензурой антихристианских текстов Толстого. Когда об этом узнала полиция, на квартире Михаила Новоселова был произведен обыск. Были найдены гектографические принадлежности, рукописная брошюра Толстого«Николай Палкин», несколько его писем и стихотворение из «Вестника Народной Воли». На основании этих материалов Новоселов был арестован.
Узнав об аресте своего поклонника, Толстой лично явился к начальнику Московского жандармского управления, заявив, что преследования направлены должны быть прежде всего против него, как автора… Власти предпочли замять эту историю. Новоселов был освобожден под гласный надзор полиции, с запрещением проживать в столицах.
Михаил Александрович пытался применить учение Толстого на практике. После смерти отца на полученное наследство он приобрел землю в селе Дугино Тверской губернии, где основал одну из первых толстовских общин. В общине состояло пять человек — типичных интеллигентов. Опыт оказался неудачным.
«Как и следовало ожидать, — пишет игумен Дамаскин (Орловский), — община людей, не приспособленных к труду на земле, предполагавших, что крестьянский труд — это бесконечный праздник, пораженных тщеславием от набегающих помыслов об оказываемой будто бы ими помощи людям, а на самом деле не способных переносить наималейшие немощи друг друга, потерпела полный крах и рассыпалась».
Толчком, послужившим разрыву отношений Новоселова с Толстым и толстовством стала неожиданно явленная Михаилу ненависть Льва Николаевича ко Христу. По воспоминаниям С. Н. Дурылина, это было в 1880-х годах. Михаил Александрович с группой друзей по обыкновению беседовали с Толстым. Стали обсуждать основателей великих религий и прочих мудрецов — Будда, Конфуций, Лао-Цзы, Сократ… Один из присутствовавших заметил, что хорошо было бы увидеть всех их живых, и спросил у Толстого: кого из них бы тот желал бы увидеть. Толстой назвал кого-то из древних философов, но… не Христа.
Новоселов спросил тогда: «А Христа разве вы не желали бы увидеть, Лев Николаевич?». Лев Николаевич ответил резко и твердо: «Ну уж нет. Признаюсь, не желал бы с ним встретиться. Пренеприятный был господин». В этот момент Михаил Александрович отчетливо понял: что-то не так…
Он разорвал общение с Толстым и вернулся в Православную Церковь.

«Простите, если чем нечаянно обидел Вас, Лев Николаевич»

Первые годы «отрезвления» были непростыми. Михаил много читал — сочинения святых отцов, историю Церкви. Встречался со святым праведным Иоанном Кронштадтским, со старцами Зосимовой пустыни. С Толстым не встречался и не переписывался.
В 1901 году, когда Толстого постановлением Синода официально отлучили от Церкви, и тот в ответ опубликовал свой собственный «Символ веры», Михаил Александрович решил обратиться к графу с письмом.
«Несколько раз перечитывал я этот краткий символ Вашей веры и каждый раз неизменно испытывал одно и то же тоскливое, гнетущее чувство. Слова все хорошие: Бог, Дух, любовь, правда, молитва, а в душе пустота получается по прочтении их. Не чувствуется в них жизни, веяния Духа Божия… И Бог, и Дух, и любовь, и правда — все как-то мертво, холодно, рассудочно.
Невольно вспоминается Ваш перевод первой главы Евангелия от Иоанна, где Вы глубокое, могучее: „В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово“ заменили жалким: „Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога. И разумение-то жизни стало Бог“… Ведь, попросту сказать, Ваш Бог есть только Ваша идея, которую Вы облюбовали и облюбовываете, перевертывая ее со стороны на сторону в течение двух десятилетий.
[…] Простите, если чем нечаянно обидел Вас, Лев Николаевич. Говорю „нечаянно“, потому что во все время писанья не замечал в себе ничего к Вам враждебного. Напротив, с первых страниц моего письма всплыли из далекого прошлого наши дружеские отношения, и образ их не покидает меня доселе. Мне грустно, что их нет теперь и не может быть, пока между нами стоит Он, Господь мой и Бог мой, молитву к Кому Вы считаете кощунством и Кому я молюсь ежедневно, а стараюсь молиться непрестанно.
Молюсь и о Вас, и облизких Ваших с тех пор, как, разойдясь с Вами, я после долгих блужданий по путям сектантства вернулся в лоно Церкви Христовой. Для всех нас „время близко“, а для Вас, говоря по человеческому рассуждению, и очень близко…»

«Новоселовские» листки

В начале 1900-х годов Михаил Александрович с жаром неофита взялся за миссионерскую работу. Он считал, что как представитель образованного сословия он просто обязан доносить слово о Христе до интеллигенции и воцерковлять коллег по цеху. С группой единомышленников он принялся за издательскую деятельность и стал издавать книги православного содержания под общим грифом «Религиозно-философская библиотека».
Всего до революции Новоселовым было выпушено 39 книг «Религиозно-философской библиотеки», а также около 20 книг, посвященных более специальным вопросам, и множество миссионерских листков. «Новоселовские» листки выходили двумя сериями: первая состояла из писаний святых отцов, а вторая, рассчитанная на интеллигентного читателя, содержала размышления о вере и религиозной жизни выдающихся русских писателей и ученых.
За заслуги в деле духовного просвещения и христианской апологетики Михаил Александрович в 1912 году был избран почетным членом Московской Духовной академии. В течение ряда лет он был также членом Училищного совета при Святейшем Синоде.
В это же время Новоселовым и его единомышленниками было создано религиозно-философское общество под названием «Кружок ищущих христианского просвещения в духе Православной Христовой Церкви». Также Михаил Александрович был активным участником Братства святителей Московских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, где председателем совета Братства был Федор Дмитриевич Самарин. Братство занималось широкой благотворительной и просветительской деятельностью. На собраниях Братства читались доклады на актуальные темы религиозной и духовной жизни, не раз с докладами выступал и Михаил Александрович.
В 1912 году Михаил Александрович, озабоченный нравственным состоянием власти и общества в России, выпустил брошюру, обличающую распутинщину («Григорий Распутин и мистическое распутство»). Брошюра, впрочем, была запрещена цензурой…

«Письма к друзьям»

С приходом к власти большевиков, Михаил Александрович вошел во Временный Совет объединенных приходов города Москвы, который на первом же своем заседании призвал верующих встать на защиту храмов, оградить их от посягательств безбожников.
11 июля 1922 года ОГПУ произвело на квартире Новоселова обыск, предполагая заключить его в тюрьму по обвинению в антисоветской деятельности. Михаила Александровича тогда не было дома, розыск его не привел ни к каким результатам, и 26 февраля 1923 года дело было закрыто.
Михаил Александрович, узнав об обыске, стал скрываться, живя то в деревне, то у своих друзей в Москве и в Петрограде. В это время он много писал. Свои трактаты он условно назвал «Письма к друзьям»; в каждом письме он старался ответить на один из тех актуальных вопросов, которые ставила постреволюционная действительность перед церковным сообществом.
На фоне оглушительной критики в адрес Церкви, обрушенной на головы новоиспеченных советских граждан большевистской печатью, голос автора «Писем к друзьям» звучит тихо, но вместе с тем убедительно. Слова его весьма актуальны для дня сегодняшнего. В частности, Новоселов пытается по-своему ответить на популярный вопрос современного ему «светского общества»: может ли быть христианство вне Церкви? Или, даже более резко — разве обязательно быть членом Церкви, чтобы называть себя христианином или «верующим человеком»?
«…По собственному опыту и еще более по наблюдению над другими знаю, как трудно сразу принять и усвоить мысль о неразъединимости христианства и Церкви, — писал Михаил Александрович, — но после многих переживаний и дум я давно убедился до последней наглядности, до невозможности мыслить иначе, в указанной неразрывности Христова благовестия и Церкви.
… Церковь — тайна, ибо, с одной стороны, она не отвлеченное понятие, подлежащее рациональному определению, с другой — не внешнее учреждение, не общество, не организация, которые можно было бы точно описать или указать перстом. Церковь не имеет точных, адекватных самоопределений, кроме иррационального, таинственного определения Апостольского: „Тело Христово“…»
Пытался он ответить и на другой, мучивший тогда многих, вопрос: как за такой короткий срок смогла пасть великая Российская империя, — ведь еще несколько лет назад она казалась такой могущественной?
«Вспомните, — отвечал Михаил Александрович, — всю неустанную деятельность нашей злополучной интеллигенции и ее вождей, „писателей всех рангов“, в течение десятилетий разбрасывающих всюду тлетворные семена безбожного гуманизма и человекобожия;
вспомните зараженную протестантскими идеями нашу духовную школу, выпускавшую рационалистов-пастырей и скептиков-учителей, от которых духовный яд неправославия распространялся в обществе и народе, идя как бы навстречу духовно-разлагающему влиянию интеллигенции;
вспомните лицемерие светской власти, облекавшейся в ризу церковности для поддержания (в интересах государства) веры народной; вспомните, наконец, угодничество, в ущерб, конечно, интересам церковным, духовных властей пред сильными мира сего, а главное — восстановите в своем сознании почти всеобщее непонимание существенных сторон церковного мировоззрения — теургической и мистической, — и вы легко объясните себе, как естественное следствие всеобщего духовного недуга, все то кощунственное, святотатственное и богохульное, что пышным цветом раскрылось у нас в последние годы…»

«В прогресс человечества я не верю»

В 1927 году, после опубликования известной «Декларации» митрополита Сергия (Страгородского) о лояльности Церкви советской власти, Новоселов разорвал отношения с сергианской иерархией и примкнул к иосифлянам. Бывая в Москве, он ходил молиться в Воздвиженский храм на Воздвиженке. 22 марта 1929 года неподалеку от храма он и был арестован.
Он был заключен сначала в тюрьму ОГПУ, а затем в Бутырскую. Во время допроса, который состоялся через два дня после ареста, ему была предъявлена отпечатанная на машинке книга «Письма к друзьям».
Отвечая на вопросы следователя о его взглядах на церковно-государственные отношения в СССР, Михаил Александрович сказал: «Мои убеждения можно кратко охарактеризовать таким образом: я считаю, что современное положение вещей является для верующих — испытанием, а для прошлой государственной системы — карой и приговором истории. В прогресс человечества я не верю и считаю, что оно регрессирует нравственно, а потому делается неспособным и к устойчивому общественному творчеству: люди без нравственности не могут быть строителями ни прочного политического целого, ни отдельных его отраслей, как-то — торговли, воспитания и так далее…»
Во время другого допроса он также открыто заявил о гонениях на веру в СССР: «Я считаю, что, не говоря, конечно, о всех без исключения церковниках, они несут репрессии, по-моему, в порядке исповедничества, то есть они репрессируются не за политическую контрреволюционную деятельность, а как носители неугодной идеологии, противоположной коммунистической. Я считаю, что налицо не только физическое, но и моральное гонение, например нападки в печати и так далее».
17 мая 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило Михаила Александровича к трем годам заключения «в местах, подведомственных ОГПУ», то есть в закрытых тюрьмах со строгим режимом содержания. 23 мая он был доставлен в Суздальский политизолятор (находившийся в зданиях бывшего Спасо-Евфимиева монастыря…), а 25 июня — отправлен в Ярославский политизолятор ОГПУ.

«Советскую власть я считаю карой для исправления русского народа»

В 1930 году по всей стране прошли массовые аресты иосифлян. Тогда, 7 августа 1930 года уже находящегося за решеткой Михаила Александровича привлекли в качестве обвиняемого к новому делу и для проведения допросов этапировали в тюрьму ОГПУ в Москве. Следствие длилось около года.
Следователь на допросе спросил, каких убеждений придерживается Михаил Александрович, на что тот ответил: «Я, как верующий человек, считаю, что и царь, и Церковь, и весь православный русский народ нарушили заветы христианства тем, что царь, например, неправильно управлял страной, Церковь заботилась о собственном материальном благополучии, забыв духовные интересы паствы, а народ, отпадая от веры, предавался пьянству, распутству и другим порокам. Революцию, советскую власть я считаю карой для исправления русского народа и водворения той правды, которая нарушалась прежней государственной жизнью…»
Протокол допроса от 9 апреля 1931 года содержит еще более бесстрашные слова Михаила Александровича:
«Касаясь моего отношения к советской власти, должен прежде всего сказать, что я являюсь ее недругом, опять-таки в силу моих религиозных убеждений. Поскольку советская власть является властью безбожной, и даже богоборческой, я считаю, что, как истинный христианин, не могу укреплять каким бы то ни было путем эту власть, в силу ее, повторяю, богоборческого характера…»
3 сентября 1931 года Коллегия ОГПУ приговорила Михаила Александровича к восьми годам заключения «в места, подведомственные ОГПУ». В сентябре 1931 года Михаил Александрович был отправлен в Ярославский изолятор.
В 1935 году изолятор в г. Ярославле был трансформирован в тюрьму НКВД особого назначения. Для заключенных это означало еще большее ужесточение условий жизни. В частности, Михаил Александрович, которому на тот момент шел уже 71-й год и который уже 6 лет провел в тюрьме, по ходатайству тюремного доктора (!) был переведен на более строгий режим содержания с лишением белого хлеба.
23 марта 1937 года у Михаила Александровича заканчивался срок заключения, но его решили не отпускать на свободу до смерти, и уже 7 февраля без какого бы то ни было дополнительного рассмотрения дела Особое Совещание при НКВД приговорило его к трем годам тюремного заключения. 25 февраля об этом решении было сообщено Михаилу Александровичу.
Для отбытия нового срока заключения Михаила Александровича из ярославской тюрьмы перевели в вологодскую, куда он прибыл 29 июня 1937 года. Там условия заключения еще более ужесточились, заключенным были даны номера, и мученик Михаил стал значиться под № 227…
Один из заключенных, Ахмет Ихсан, чудом вырвавшийся на волю, рассказывал о пребывании Новоселова в ярославской тюрьме. Этот заключенный был турком, обращенным Михаилом Александровичем в православие. Ахмет рассказывал, что среди сокамерников Новоселов пользовался большим уважением как человек твердый в вере, его почтительно называли аввой и богословом, — против чего тот всегда возражал. В тюрьме Михаил Александрович продолжал, как мог, отмечать все православные праздники, чтил дни памяти святых. Множество людей тянулись к нему, просили его духовного руководства, хотя он и не был священником, просили его молитв.

«Клевещет на внутреннее положение СССР»

3 января 1938 года, на основании доносов Базилевского, вся камера Михаила Александровича была лишена прогулки на пять суток. 14 января помощник начальника по оперчасти тюрьмы составил для тройки НКВД справку, в которой обвинял Новоселова в контрреволюционной деятельности:
«Читая газеты, сознательно извращает сообщаемые сведения и клевещет на внутреннее положение СССР, распространяет заведомую ложь и клевету в контрреволюционных целях, подчиняя своему контрреволюционному влиянию сокамерников, разлагающе действует на таковых».
17 января, основываясь на этой справке, тройка НКВД приговорила Михаила Александровича к расстрелу.
Михаил Александрович Новоселов был расстрелян 20 января 1938 года в вологодской тюрьме и погребен в общей безвестной могиле.
«Письма к друзьям» Михаила Новоселова, вопреки стараниям чекистов, разошлись во множестве рукописных экземпляров по всей стране. Вплоть до конца советской власти они распространялись верующими людьми посредством самиздата. В 1970–1980-е годы отдельные «Письма к друзьям» были опубликованы в зарубежном «Вестнике РХД» и в нелегально издававшемся альманахе «Надежда» (1984). В 1994 году собрание «Писем к друзьям» было опубликовано издательством Православного Свято-Тихоновского богословского института.
В 2005 году мученик Михаил Новоселов официально причислен к сонму новомучеников и исповедников Российских.

http://www.pravmir.ru/