Протоиерей Андрей Лоргус: У христианина нет никаких гарантий и способов не быть «съеденным»
АННА ГОЛУБИЦКАЯ 
Об актуальных проблемах современной православной психологии беседуем спротоиереем Андреем Лоргусом, ректором Института христианской психологии, психологом и антропологом.
– В современной психологии наметилась тенденция своеобразного культивирования агрессии как формы конкурентоспособности в современном мире (например, у Ролло Мэя и пр.). Как современному христианину не быть «съеденным» и при этом не впадать в вышеупомянутую крайность?
– У христианина нет никаких способов и гарантий не быть «съеденным». Христианин может быть съеденным, потому что Христос посылает нас, как «овец среди волков» (Лк. 10:4). Поэтому у христианина не может быть никаких гарантий, что он не станет жертвой зла, как стал Христос. Поэтому и речи быть не может о том, чтобы мы были защищены.
Но, конечно, говорить о том, что христианская психология рассматривает человека только в одном аспекте, в аспекте жертвенности, было бы неправильно. Поэтому структура личности совершенно законно сочетает в себе как личностные защиты проекции, риски. Выбор этих позиций – это всегда свобода человека, это всегда его личностное отношение к себе и миру.
Что касается агрессии, то христианская психология, вообще современная психология не рассматривает агрессию как единственную динамику личности. В современной мировой психологии конструктивная, здоровая агрессия рассматривается лишь как один из личностных аспектов наряду с регрессом, со стратегией защиты, со стратегией развития, со стратегией выжидания и сохранения безопасности. Личностных стратегий может быть много, и современная психология это отмечает.
Что касается Ролло Мэя, то его заслуга как раз не в этом. Его заслуга, прежде всего, заключается в понимании того, что личность человека ответственна за бытие и его образ. Это очень созвучно христианскому пониманию данной проблемы.
– Клайв Льюис в «Письмах Баламута» поднимает вопрос искажения, по его мнению, подлинного содержания смирения, которое выхолащивают до «самоуничижения»: «Бог хочет, чтобы человек был совершенно свободен от предубеждений в свою пользу и мог радоваться своим способностям так же искренне и благодарно, как и способностям ближнего, восходу солнца, слону или водопаду… Когда он действительно научится любить ближнего, как самого себя, ему будет дано любить себя, как ближнего». Смирение же, отождествленное с самоуничижением, может стать благоприятной почвой для «презрения к другим, для угрюмости, цинизма и жестокости». Вы согласны с такой позицией?
– Да, я согласен. Она вполне соответствует позиции владыки Антония Сурожского, протопресвитера Александра Шмемана, митрополита Вениамина Федченкова, других современных авторов. И это вполне понятно, потому что смирение и самоуничижение – это совершенно разные вещи. Святитель Игнатий Брянчанинов использовал также понятие смиреннословия, отличное от смирения. Искажений смирения достаточно много, и они все деструктивны по отношению к духовному.
Смирение – это сохранение подлинного, Божественного достоинства. И вместе с тем одновременно это ощущение себя чадом Божьим, малейшим творением (от слова «малость»). Смирение – это одновременное переживание своей малости, мерности и своего достоинства. Мы образ и подобие Божие, но в то же время мы осознаём свою детскость по отношению к Богу. Вот содержание смирения. Лучше сказать так: тайна смирения заключается в том, что ее очень трудно выразить словами. А смиреннословие – это всегда ложь.
– На ваш взгляд, какими деструктивными душевными, духовными последствиями может сказаться для личности «достоевщина», постоянное самобичевание?
– В вашем вопросе уже содержится ответ. Здесь и добавить нечего. Самокопание может обернуться неврозом. Невротик опасен сам для себя. Но рефлексия в целом, как необходимый инструмент духовного, личностного бытия не сводится к самокопанию – это и работа над ошибками, и благодарность, и покаяние, это и радость. Рефлексия включает все эти компоненты, а не одно самокопание.
– Митрополит Антоний Сурожский считал, что началом пути к Богу должно быть, как это ни парадоксально, принятие себя, осознание своих возможностей как исходного материала, с которыми человек должен впоследствии работать. Как вы понимаете эту идею владыки?
– Я не очень хорошо знаком с этой идеей у владыки, не очень хорошо понимаю, как он разрабатывал это понятие, поэтому не могу взять на себя ответственность изложения его понимания этого.
Но в том понимании, которое разрабатывается в нашем Институте, «принятие себя» предполагает, прежде всего, личностный аспект. Человек сам для себя представляет не объект, а субъект. Это очень сложная граница, потому что она связана с непрерывной работой по удержанию себя именно в субъектном пространстве. Как только человек начинает рассматривать себя как объект, тотчас исчезает евангельское понимание человека как личности.
Человек не может быть назван организмом, системой, вещью, материалом – он всегда и во всём ЛИЧНОСТЕН, он всегда свободен, всегда относится к процессу, своему собственному состоянию. Поэтому у человека всегда есть возможность рефлексии: в молитве ли, в воздержании ли, в борьбе со страстями ли – он всегда способен рефлексировать свое отношение к этому. Поэтому человек всегда остается личностью – никогда не превращается в «что». Принять себя означает удержание вот этой личностной позиции. Это христианский персонализм. Он очень важен для понимания всего аскетического опыта, всего Православия.
– В психологии популярны идеи преодоления своих границ (например, у Виктора Франкла и пр.), созвучные идее Отцов о преодолении своей «природы». Современный православный философ С. С. Хоружий даже предложил специальное понятие Антропологической Границы. Однако постоянное превышение себя не может ли быть сопряжено с риском ломки себя и психологическими травмами? Как почувствовать эту грань?
– Понятие Антропологической Границы Сергея Сергеевича Хоружего к практической жизни не должно иметь отношения, поскольку это один из конструктов аскетики христианской и относится к ее высшему уровню. Для повседневной жизни это понятие Антропологической Границы не применимо. Однако в нашей христианской вере мы, действительно, имеем в виду некий предел человеческого.
Например, таким рубежом, «границей» является смерть. Это и граница между моим личным пространством и космосом человечества, и граница между моим личным космосом и миром духов. Но эти границы проявляются в деятельности человека или, по крайней мере, в его мировоззрении на высших ступенях аскетической жизни (в аскетике, в молитве, в «умном делании»).
Но важно понимать, что любая перестройка личности человека – это сложнейший процесс, который невозможен без учета всего опыта, который нажила Церковь за 2000 лет, а также без духовного руководства. Поэтому в обыденной жизни это практиковать не рекомендуется.
– Какие психологические проблемы на почве религии наиболее распространенные, на ваш взгляд?
– Такие же, как и везде. Это, прежде всего, проблемы личности и проблемы семьи. Даже семейные проблемы, наверное, чаще. Но особый разряд проблем – это проблемы психического здоровья. Люди с личностными проблемами, психологическими, органическими часто обращаются в Церковь, потому что Церковь – это лечебница. И страдающие этими недугами надеются получить облегчение в Церкви, куда они часто обращаются на альтернативной основе, надеясь, что таинств и молитв будет достаточно для лечения. И не будет надобности для обращения за специализированным лечением во врачебных клиниках. Иногда это бывает так, но часто специализированное лечение просто необходимо.
– Известный психолог Виктор Франкл в свое время называл главной проблемой современного человека «утрату смысла жизни». А как бы определили эту проблему вы?
– Да, я думаю, что утрата смысла жизни – это одна из проблем сегодняшнего дня, но еще большей проблемой является проблема тревоги и страхов. Известно, что на заре христианства, видимо уже в IV веке, сформировался основной список страстей – восемь главных страстей (гордость, тщеславие, блуд, стяжание и т.д.). Но в сегодняшнем «рейтинге» страстей я бы на первое место поставил страх и тревогу. Именно эти страсти уродуют человека, с них начинается множество заболеваний, искажений. Из-за страха человек становится фанатиком, из-за страха он уходит в секты, из-за страха он способен на убийство, от страха он способен мучить своих ближних, себя самого, даже убивать себя.
– Как бороться со страхами, часто объективными (социальная незащищенность, домашнее насилие, болезни и пр.)?
– Бороться со страхами трудно. Но страхи инфантильны. Ребенок всего боится, а вы взрослые люди. У вас много сил, способностей, много знаний, поддержки, много опыта и любви – вы можете не бояться испытаний и бед. Страх побеждается любовью и ощущением безусловной ценности своего бытия.
– Карл Густав Юнг говорил: «Я не то, что со мной случилось, я – то, чем я решил стать». Это кажется созвучным христианской динамической антропологии. Как бы вы обозначили основные ее черты?
– Конечно, я полностью здесь согласен. Основной чертой христианского учения о человеке является идея того, что человек самобытен. То есть его жизнь основана на его собственных решениях, на его собственном выборе. Человеческая жизнь совершается в этих актах принятия решений. Здесь два важнейших аспекта: свобода и ответственность.
Антропология Декарта основана была на понимании осознанности поступков, но сегодня мы должны сказать, что это эксклюзивное качество человека. В большинстве же случаев человек поступает неосознанно, но это вовсе не означает, что он поступает несвободно. То есть выбор актов свободы совершается и в бессознательном поведении. Человек свободен, он выбирает. Отсюда и ответственность, и нравственность, и обретение смысла. То, что человек делает осмысленно, даже бессознательно, то является собственно человеческим.
– В православной среде, на уровне «обывательского сознания» достаточно распространено негативное или настороженное отношение к психологии: зачем ходить к психологам, если есть священники?! На «православную психологию» кто-то возлагает большие надежды, кто-то не видит в ней необходимости, кто-то относится с недоумением и подозрением. Как вы думаете, почему такая ситуация?
– В качестве примера приведу сегодняшнее письмо мне (а письма я получаю практически дважды в день). Женщина пишет откуда-то издалека, что она психолог и работает уже 9 лет. И при этом она просит дать мой экспертный отзыв на какую-то маргинальную методику работы с «единым мозгом» (нечто из области экстрасенсорики). Она называет себя «православным психологом», а работает с какими-то непонятными методиками и программами. Так что осторожность в наше время по отношению к психологам уместна.
Разумеется, я, как психолог, очень часто рекомендую и в церкви, и своим студентам быть очень разборчивыми и осторожными по отношению к различным психологам. Потому что психологи сегодня часто – самозванцы. Очень мало специалистов, которые работают с высококлассным сертификатом, работают со специализированной качественной подготовкой. Профессиональных специалистов мало. Впрочем, как и врачей и других специалистов. Поэтому психологов «следует бояться»: среди них много шарлатанов, самозванцев, людей некомпетентных.
– Какие направления современной психологии созвучны христианским практикам, какие – откровенно противоречат? Каких авторов рекомендовали бы читать и почему?
– Я думаю, три главных направления созвучны христианству. Это, прежде всего, семейная психология, психология личности и психология религии. Но здесь надо сделать уточнения. Психология религии, как правило, – это дисциплина, которая привлекает исследования не только психологии, но и религиоведения, культурологии, этнографии. И эта дисциплина во многом идеологически ангажированная. Она может быть антирелигиозной, антихристианской в частности. Тем не менее, я думаю, психология религии в аспекте духовного развития личности может оказаться для христианства очень перспективной. Психология же личности и психология семьи рассматривает те главные вопросы, с которыми современный человек зачастую обращается и к пастырю, и к психологу.
Из зарубежных исследователей я бы рекомендовал смело, прежде всего, множество книг протестантских психологов, которые издает издательство «Триада». Это Гарри Чемпен, Мелани Б. Добсон, Джон Таунсенд, с которым я лично знаком. Хотя, конечно, надо помнить, что они христиане из совсем иной культурной среды американских протестантов, но, тем не менее, могут быть интересными для православного читателя.
Кроме них на русский язык переведены также книги Берта А. Хелленгера – немецкого автора, в прошлом иезуитского монаха, христианина, который после выхода на пенсию оставил свой сан и служение и занялся психологией. Методики Берта Хелленгера применяются по всему миру. Названных авторов читать нужно очень осторожно.
А в последние годы у нас появились и свои авторы. Это и Борис Сергеевич Братусь, и киевляне Людмила Гридковец и Вячеслав Халанский, с которыми мы сотрудничаем. Например, в прошлом году вышло три книги нашего института: «Книга об отцовстве», «Благословенный труд» и «Влюбленность. Любовь. Зависимость». Факультет психологии РПУ святого Иоанна Богослова издал две книги Наталии Ининой. Так что качественных книг по христианской психологии становится всё больше.
– Известны ли вам какие-то центры православной христианской психологии на Украине?
– Да, я уже называл Вячеслава Халанского, одного из инициаторов создания Ассоциации христианских психологов и психотерапевтов на Украине. У нас есть несколько знакомых христианских психологов во Львове, например, Елена Яремко, мы встречались и проводили даже совместный симпозиум три года назад. Мы встречаемся также на европейских симпозиумах по христианской психологии с украинскими практикующими специалистами. Вот, например, в мае в Киеве будет конференция по христианской психологии. У нас хорошие контакты, хотя не столь частые, как хотелось бы, к сожалению.
– Как понимать одну из центральных идей восточнохристианской антропологии, идею обожения? Чем она принципиально отличается от горделивых идей а-ля ницшеанская идея сверхчеловека и пр.?
– Во первых, она основана на понимании человека как творения Божия. Человек сродственен Богу. Обожение возможно через Богочеловека Христа. Обожение – это богоуподобление, не исключающее человеческую природу, а дополняющее ее. Это личностное совершенство и полнота.
Во-вторых, в бытии человека есть смысл. Если бы человек был не сотворен, а произошел некоторым естественным путем, случайно, спонтанно, то никакого смысла в его бытии найти было бы невозможно. Но если человек произошел в результате акта творения, причиной которого была еще и сама Любовь, то, конечно, в человеке есть смысл, а это означает, что человеческая жизнь подчинена определенным задачам: выявлению этого смысла и его реализации.
Это означает, что потенциально у каждого человека есть свой смысл и замысел, и он может его реализовать, искать в себе. В этом взгляде присутствует и понимание того, что обретение человеком этого смысла (своего личного, индивидуального) имеет глубинную связь со всем космосом. Оно благословлено Богом, потому что Им дано. Стало быть, в человеке есть залог смысла, красоты, востребованности всем космосом. И эта востребованность поставлена Самим Господом на высочайший пьедестал (выше ангелов и всех других творений, «честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим»).Этой высоты ни одна тварь не удостаивалась.
В публикации частично использованы материалы газеты «Одесские епархиальные ведомости», №2/2016