Дело Данте

Правительство Великобритании поддержало право работодателя увольнять сотрудника за открытое ношение креста на работе. Этой позиции правительство Британии будет придерживаться в деле по искам двух христианок, которые в суде отстаивают свое право носить крест.
Поэт, прозаик, филолог, этнограф, почетный доктор богословия Европейского гуманитарного университета Ольга Седакова размышляет о битвах за крест…

Британская борьба с ношением креста – только эпизод в широкой панораме битвы с «религиозной символикой», развернувшейся в «постхристианском» мире. Мне пришлось быть непосредственным свидетелем другого эпизода этой битвы.

Два года назад Совет Европы потребовал, чтобы в Италии из школьных помещений были удалены Распятия. Школьники и преподаватели не дали этого сделать. Они вышли на улицы. Аргументом для европейского решения была защита тех, кого такой символ может обижать: иноверных или просто атеистов.

Школьники, среди других, несли и такой плакат: «Большинство тоже имеет свои права!» Не то чтобы все эти итальянские дети и учителя были ревностными верующими: для многих из них (может быть, для большинства) этот акт был просто издевательством над их многовековой традицией. И они его не допустили.

Вчера я прочла в «Corriere della sera» о начале нового сражения в этой большой войне: комиссия европейских экспертов, возглавляемая итальянкой Валентиной Серени, изучив Данте в правовой перспективе, заключила, что «Божественная Комедия» должна быть исключена из школьных программ, поскольку содержит в себе «элементы расизма», за который в наше время установлена криминальная ответственность. По меньшей мере, текст ее должен быть подвергнут цензуре.

Многие годы занимаясь Данте, я была так поражена этим диагнозом (расизм!), что прочла статью целиком.
«Комедия» уже входила некогда в список запрещенных книг, но по другому поводу: ее автор высказывался о современных ему Папах и вообще о праве Понтифика на светскую власть таким образом, что иначе как еретичеством это не могло быть названо. Данте был одним из первых, защищавших идею «разделения властей», духовной и светской: иначе говоря – одним из отцов секуляризма.

Этот проект, осуществившийся в Европе много позже, после Просвещения, предполагает, что общественная жизнь управляется не теократическими законами, а универсальными законами разума и морали, общими, как предполагалось, для всех людей и заключенными в самой человеческой природе.

Обвинение в еретичестве давным-давно снято с «Комедии». Два ключа – мирской и духовной власти – сохраняются в гербах Пап, но о мирской власти церкви речь уже давно не идет. Иоанн-Павел II лично покровительствовал Дантовскому обществу. Теперешнее требование запретить Данте исходит как раз от секуляризма в той его форме, которую он принял к нашим дням.

Итак, Данте обвиняется в антисемитизме, исламофобии и гомофобии.
Первый пункт обвинения аргументируется тем, как представлен у него Иуда (!), Каиафа, первосвященник Анна, Синедрион и фарисеи. Надо сказать, что Данте совершенно ничего нового здесь не придумал: он полностью следует евангельскому повествованию. Однако это не спасает его текст, поскольку сами Евангелия объявляются «источником антисемитизма».

Исламофобия Данте выражается в его изображении Магомета, который заточен в Аду среди сеятелей раскола, где терпит страшные и унизительные мучения.

В Аду у Данте мучатся также и гомосексуалисты, которых он именует содомитами и классифицирует их грех как «бунт против природы». Там Данте встречает своего дорогого учителя Брунетто Латини. Вывод: гомофобия.

Не правда ли, герменевтика такого рода напоминает нам советские времена, когда все мировые создания оценивались с точки зрения «классовой борьбы» и велись дебаты о том, прогрессивен ли был, скажем, Пиндар или Шекспир (Шекспир, кстати, теперь также подвергается подозрению в антисемитизме из-за «Венецианского купца»).

Но разницу нельзя не отметить. Коммунистическая доктрина отнюдь не была разновидностью секуляризма, как многие у нас считают. Секуляризма у нас никогда не было. Советская система была идеократией, то есть квази- или парарелигией.

Не универсальный «нейтральный» разум признавался здесь точкой отсчета, а «всепобеждающее учение». От лояльного гражданина требовалась «вера» и «безграничная преданность делу партии». От него требовался также «воинствующий атеизм». Это был мир всенародных ритуалов (часто «списанных» с церковных и переосмысленных) и «святынь»: портреты вождей исполняли роль «икон», без которых было немыслимо любое казенное помещение. У этой парарелигии были свои «мученики» и «пророки». Никаким секуляризмом (то есть, прозрачным от всякой мифологии пространством разума) здесь не пахнет.

Теперь эти «святыни» и «иконы» пытаются определить как неоязычество. Тогда очень, очень НЕО. Идеократия – особое духовное образование, «превращенная» религиозность. Языческие символы здесь также поставлены на службу совсем другим идеям, другим идолам, не поверяемым ни моралью, ни разумом.

Коммунистическая доктрина оперировала «большинством», считая все меньшинства явлением, подлежащим искоренению. Секуляризм – с чего мы начали – защищает меньшинства, призывая «большинство» чем-то поступиться ради тех, кого традиционно дискриминировали.

Однако получается так, что в результате и того, и другого Данте оказывается неприемлемым (коммунисты пытались по-своему цензуровать его, но «Ад» им скорее нравился: вот «Рай» — другое дело).

Я думаю, знакомясь с такими событиями, как «дело Данте», «вынос Распятий», запрет носить крест, мы можем констатировать, что секуляризм становится новой идеологией, то есть новой парарелигией, которая решительно отказывается от употребления разума.

Простой разум должен был бы подсказать экспертам, что Данте, «христианин 13 века», как он себя называл, просто не мог относиться к другим религиям иначе. Что позднейшие понятия «антисемитизма» или «исламофобии» здесь не могут действовать. Что Данте не мог подвергать сомнению церковное и библейское учения о грехе.

Идеология – в отличие от секуляризма, как его замышляли, – предлагает некие вечные постулаты, для всех и на все времена. Она неизбежно должна извращать факты, чтобы они укладывались в ее интерпретации. Она должна замалчивать или фальсифицировать реальность – и современную, и историческую. Мы присутствуем при превращении секуляризма в идеологию, после которой остается, как мы знаем, выжженная земля.

И важнейшая черта идеологий: они совершенно не уважают человека, они все до мелочи хотят решить за него. Парадоксальным образом секуляризм, отстаивавший достоинство человека и свободу совести, смотрит на него теперь так же: читатель, прочитавший о муках Магомета в дантовском «Аду», непременно станет исламофобом. Предположить, что человек может обдумать прочитанное и сделать свои выводы, уже нельзя. Нужно просто изъять этот опасный фрагмент.

И еще один вывод из «дела Данте» (за которым вполне могут последовать «дело Шекспира», «дело Пушкина» и т.д.:( мы видим, в какой мере христианской в своих основах была европейская (и русская) классика. Другой классики у нас нет. Таким образом, чтобы никого не обижать, нам придется остаться совершенно ни с чем.