ЦИКЛ ТРЕТИЙ
ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК

Главное
1. Один батюшка был горьким пьяницей, а в свободные от запоя моменты баловался травкой.
Ну и что? Главное, чтоб человек был хороший.

2. Один батюшка был неверующий. Все он делал как положено и очень старался, только вот как-то не верил в Бога. Об этом в общем все знали, но прощали ему. А вот как раньше, если коммунист, не обязательно же в коммунизм верит. Ну, так же и батюшка. Главное, чтобы человек был хороший.

3. Один батюшка страдал клептоманией. То крестик золотой стянет из церкви, то просто десятку из кармана у дьякона. Все об этом в общем знали, но понимали — ну, клептоман. Главное, чтоб человек был хороший. Батюшка ценил народное доверие и, когда горка наворованных вещей у него дома становилась слишком высокой, складывал все наворованное в большую сумку и раздавал бедным на паперти. Вот что значит хороший человек.

4. Один батюшка не любил голубых. Но еще больше он не любил, когда про каких-нибудь батюшек, монахов там или кого повыше рассказывали, что они в своем монастыре вообще все того. Тут этот батюшка страшно темнел лицом, смотрел на собеседника в упор и говорил очень отчетливо: «Батюшек голубых не бывает!» Вставал, выходил из комнаты, дергал краешком рта, пил валокордин. Только вот зачем было портить себе нервы? Да хоть оранжевым. Главное-то, чтоб человек был хороший.

5. Один батюшка был большой женолюб. Любовался женскою красотою, завитком, выбившимся из-под платка, полными чистых слез женскими несчастными глазами, глядящими на него во время исповеди, и влюблялся чуть ли не в каждую мало-мальски симпатичную свою прихожанку. И думал про себя так: «Ах, если бы я мог на ней жениться!» Но так ни на ком и не женился, жил со своей матушкой, чинил в ванной кран, забивал куда надо гвозди, забирал вечерами детей из школы, ну и служил, конечно, тоже. Так что главное оно и есть главное.

6. Один батюшка ненавидел людей. Произошло это с ним не сразу. Сначала он всех любил. А потом разлюбил. И запрезирал. Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Потому что людей было много, и с годами становилось все больше, и они, эти безликие жаркие толпы — во-первых, дышали, во-вторых, толкались, лезли вперед, громыхали банками для святой воды, тыкали ему в лицо вербами, чтобы он получше их окропил, в-третьих, задавали шизофренические вопросы, на исповеди рассказывали про плохих мужей и свекровей, требовали советов, но советов никогда не выполняли, в-четвертых, верили в сглаз, в-пятых, носили причащать дико орущих внуков по совету бабушек-колдуний. И по большим праздникам батюшка даже служить старался с закрытыми глазами. Ему казалось, что вот он откроет глаза — и его ненависть к ним сразу же их испепелит. Но так-то человек он был очень хороший, в кругу друзей и семьи — приветливый, ласковый. Просто раздражительный слегка. А человек отличный. С детьми в воскресной школе делал воздушных змеев.

7. Один батюшка терпеть не мог евреев. Куда не глянь, всюду они: русскому человеку ни проходу, ни продыху! Какой фильм не включишь, режиссер — еврей. Какую книжку не возьмешь — еврей написал. Про музыку даже говорить нечего. Всюду эти наглые, носатые, жидовские рожи! И нет бы сидели в своей синагоге, так ведь еще и лезли в русскую православную церковь, теснили простых русских людей. Своими возмущенными чувствами батюшка делился с прихожанами, прихожане его внимательно слушали, ну а жиды, ясное дело, обходили батюшку за версту.
Так оно все и шло, батюшкины взгляды ни для кого не были секретом и ничему, разумеется, не мешали — он был в почете, за выслугу лет, за то, что восстановил храм практически из руин, организовал общину сестер милосердия, ездил к заключенным. Время от времени батюшку награждали разными священническими наградами, а на тридцатилетие служения к нему в храм приехал сам патриарх.
Одно было не слава Богу: любимая и единственная батюшкина дочка рисковала остаться в девках. Кто-то ей не нравился, кому-то не нравилась она. Сыновей у батюшки не было, и он надеялся, что, может быть, хоть внук станет его преемником. Но какие уж тут внуки. А дочке уже двадцать семь, восемь, девять лет. Как вдруг сыскался жених. Да какой! Настоящий русский богатырь — косая сажень в плечах, рослый, кудри черные, глаза голубые. И умный! И работящий! И ездит на собственной машине. Но главное, от дочки батюшкиной без ума. Ну, и она к нему, конечно, не равнодушна. Вскоре приехал жених делать предложение, по-старинному так — в галстуке, с букетом алых роз. Родители с ног сбились, не знают, как ему угодить, матушка его потчует, батюшка поддерживает ученый разговор, а дочка сидит ни жива ни мертва и не шелохнется. Тут же ударили по рукам, назначили день свадьбы, обсудили разные хозяйственные дела, стоит жених уже одетый в коридоре и вдруг говорит: «Да, кстати, мама у меня еврейка, а папа русский. Я в папу пошел, и фамилия у меня его, но мама — еврейка. Это я на всякий случай сказал». И ушел.
Что тут началось! Батюшка кричит, ногами топает, дочка рыдает, матушка между ними бегает и по очереди холодное полотенце к головам прикладывает. Читатель, ты уже обо всем догадался, да? Всю ночь промолился батюшка перед иконами в белых рушниках, всю ночь просил Господа о вразумлении, а наутро, осунувшийся и бледный, вызвал дочь на кухню, обнял и говорит: «Эх, доча, доча, главное-то, чтобы ты была счастлива. Сама понимаешь, главное, чтоб человек был хороший».
Так и не отказали жениху. И никогда об этом не пожалели. Вот какие на свете бывают чудеса.

Отец Николай

1. Отец Николай жил на острове. Люди ехали к нему на поезде до Пскова, потом до деревни, оттуда три километра пешком, дальше плыли на моторных лодках и катере. А зимой шли пешком по льду или катились на специальных машинах, которым не скользко ехать по льду. Во льду отражалось заходящее красное солнце.
Люди думали: «Сейчас мы увидим великого старца, и он нам все объяснит». А отец Николай говорил им: «Зачем вы приехали? Я вам все равно ничего не скажу».

2. Он был уже очень старенький и худой. Только руки у него были сильные, отец Николай бил ими по лбу всех глупых и непослушных. И пел песни, чисто и громко, как молодой. Отец ведь его был регентом церковного хора, и батюшка с детства любил церковное пение.

3. Ранней осенью, когда все разъезжались, над островом вставала тишина. Коровы лежали на песке и смотрели на серую воду. На воде качались черные лодки, кричали чайки, вдоль берега лежало много больших камней, а самый большой камень назывался Литвинов. Почему он так назывался, никто точно не знал, но все думали — потому, что когда-то тут, на острове, были литовцы. Отец Николай показывал камень всем островным гостям.

4. Однажды к отцу Николаю приехало несколько студентов. Паша Андреев хотел спросить его, жениться ему или нет. Но беседа шла общая, про женитьбу говорить было не кстати, студенты долго задавали батюшке разные духовные вопросы, батюшка отвечал им, и вот все начали прощаться.
Паша был в отчаянии. Тут отец Николай наклонился к нему и тихо сказал: «Женись, женись».

5. Одному юноше отец Николай сказал: «Будешь митрополитом». Юноша женился, стал отцом семейства, иереем, а вскоре и настоятелем большого московского храма, потом протоиереем, с наградами, правом ношения, правом служения, только вот митрополитом так и не стал.

6. Косте Трудолюбову отец Николай ничего не предсказывал и никакой прозорливости по его поводу не проявлял, хотя Костя к нему часто ездил. Только однажды батюшка посмотрел на Костю внимательно и, легко бия его по щекам, сказал ласково: «Что, так хочешь стать современным человеком?» Спустя четыре года Костя отошел от церкви, стал пить, менять девчонок, смеяться смехом опытного курильщика марихуаны, хотя отца Николая по-прежнему любил и помнил, просто ездить к нему перестал. Да ведь тот почти и не принимал в последние годы.

7. Катя Якобинец стремилась в монастырь с пятнадцати лет. Она училась в музыкальном училище, все свободное от учебы время пропадала на службах, любила молиться, любила авву Дорофея, а по окончании училища стала регентом женского Зачатьевского монастыря. Иногда она даже не возвращалась домой — оставалась ночевать в монастыре. Матушка выделила ей отдельную келью, потому что очень ценила хорошее пение, но Катю не торопила. Катя сшила себе на заказ два черных подрясника, купила черный платок, всюду ходила с четками, опустив глаза. Вопрос об ее уходе в монастырь был практически решенным. Катины родители были, конечно, в ужасе. Но тут уж ничего не поделаешь — атеистическое воспитание! Так что оставалось только взять благословение у старца. И Катя отправилась на остров Залит.
Все складывалось очень удачно. С поезда она успела на катер, и катер отвез ее на остров. Молитвами отца Николая! В церкви Кате сказали, что отец Николай уже принимает, нужно идти к его домику. Катя легко нашла домик и встала в небольшую очередь приехавших к батюшке. Каждый подходил к нему, задавал вопросы, а батюшка коротко на них отвечал. Вскоре наступил и Катин черед.
— Батюшка, собираюсь уходить в монастырь, — сообщила отцу Николаю Катя. — Благословите.
Но отец Николай молчал.
— Только еще не решила, в какой монастырь, — продолжала Катя. — Меня даже в Новое Дивеево в Америке приглашали.
— Америка далеко, — улыбнулся батюшка. — А монастырей хороших много. И лучше всего идти на Афон...
— Батюшка, но туда... — попробовала возразить Катя.
— На Афон! — твердо отвечал ей батюшка и, благословив, отпустил.
Всю обратную дорогу Катя проплакала. А вернувшись домой, повесила на вешалку черный подрясник, сложила на полку платок и вскоре подыскала себе замену для руководства хором. Через год Катя вышла замуж, сейчас она уже матушка. Смотреть ей в лицо невозможно — сияет от счастья.

8. Отец Николай очень любил читать стихи. И если узнавал, что человек учился на филологическом факультете, говорил ему: «Так запомните же вы, что частицы же, ли, быпишутся без черты». Некоторые филологи задумывались и искали в этих стихах тайный смысл — может быть, же, ли, бы — это чьи-то имена. Женя, Лида, но вот бы? Или это жизнь, любовь и Бог? И их нельзя перечеркнуть. Так думали филологи, а один даже записал стишок в тетрадочку и решил написать про него научную работу. Как вдруг догадался, что это просто такое правило русского языка, а стишок сочинен, чтобы правило лучше запомнилось. Отец Николай раньше работал учителем в школе.

9. Часто батюшка повторял: «Кому церковь не мать, тому Бог не Отец».

10. А в конце разговора всегда просил: «Помолитесь за меня, меня Николаем зовут».

11. Много лет на острове Залит жил не только отец Николай, но и баба Дуня. Иногда отец Николай отправлял к ней приехавших на остров переночевать. И баба Дуня всех принимала. Она была маленького роста, но довольно крепкая, в шерстяном зеленом платке слегка набекрень, с чистыми, ясными глазами. Сын у нее утонул, муж погиб на войне, но две взрослые дочки часто навещали и помогали ей. Она была не брошенная.
Однажды бабе Дуне делали тяжелую операцию, и батюшка в это время «открыл врата и молебствовал в церкви». Когда баба Дуня ехала прооперированная на белой тележке, вся больница высыпала в коридоры на нее смотреть, потому что все ее уже узнали и полюбили. Перед операцией бабе Дуне приснился сон. Будто она стоит в церкви, а рядом ее родственница, уже умершая, и много, много народу. Весь народ валит к алтарю, и баба Дуня хочет со всеми. Но родственница говорит ей: «Стой на своем месте. Стой здесь». Тут баба Дуня проснулась. А потом поняла: все, кто валил в алтарь, — это те, кто умер или вот-вот умрет, а ей еще рано. Операция прошла успешно, батюшка ведь молился, и баба Дуня всем про это рассказывала. «Батюшка у нас старец», — серьезно добавляла она. Перед сном она зажигала перед иконами лампадку, крестилась, кланялась, а потом лампадку гасила. Это была ее молитва. Всех, кто к ней приезжал, баба Дуня кормила, укладывала спать, а на следующий день выходила на пристань провожать и обязательно махала им ручкой. Вот и все.

12. Однажды в зимние студенческие каникулы к отцу Николаю приехали три девушки, три студентки филологического факультета.
— Слава Тебе, Господи, не утонули! — сказал отец Николай и перекрестился: девушки ведь шли по льду с большими трещинами и страшно боялись. Рыжая собачка бежала за ними и тихо скулила, а потом отстала, потому что совсем испугалась.
Батюшка провел девушек в церковь и велел сделать перед иконой три поклона Царице Небесной. Потом он узнал, что все три учатся на филологов, и обрадовался. «Так запомните же вы, что частицы же, ли, бы пишутся без черты!» А потом сказал одной, кем она будет, назвал два основных ее занятия в жизни. А двум другим не сказал. Хотя было и им что сказать — одна из них стала монахиней, а другая женой священника. Но отец Николай сказал только третьей, все правильно, все сбылось потом, каждое его слово, только почему ей одной — неизвестно. Наверное, потому, что она была самая беспокойная. Фамилия ее была Кучерская.
13. «Ухожу от вас», — грустно говорил отец Николай и крестился. Все замирали и не могли от скорби дышать. «Но не навсегда», — добавлял батюшка и улыбался.

14. «Прошел мой век, как день вчерашний,
Как дым промчалась жизнь моя,
И двери смерти страшно тяжки
Уж недалеки от меня»,
— всем, кто приезжал к нему, батюшка читал эти стихи. Все думали: это батюшка прозорливо предсказывает свою кончину. Но годы шли, а батюшка жил да жил и по-прежнему читал эти стихи. Он говорил, что проживет 104 года, однако умер в 93. Накануне отец Николай вымылся, облачился в священническое облачение, взял в руки крест, лег и умер.

Отец Тихон

1. В одной деревне родился мальчик. Отец его был кузнец, а мать простая крестьянка. В детстве он кормил кур, сеял, боронил, смотрел, как отец стучит молотом по огненному железу, но больше всего на свете любил играть в священника. Брал плошку, привязывал ее к веревке, насыпал в плошку камешков и кадил по всему дому. Потом мальчик вырос, выучился (а он очень любил учиться) и стал учителем. Он преподавал в школе физику и математику, и дети его любили, но не безумно. Больше любили физкультурника, он играл с ними в футбол. А потом этот человек наш женился, у него родились сын, дочь, и он стал батюшкой. Не очень-то рано — ему было уже 50 лет. И опять ничего особенного он не делал, просто ходил в церковь, служил там какую положено службу, литургию и всенощную, отпевал, венчал, а бывало, что и покрестит. Он очень смешно смеялся, странно и немного чудно, и кто слышал его смех, сам смеялся от такого смеха. С людьми батюшка разговаривал ласково, и ручки у него пахли чем-то легким и сладким, только это было совершенно неважно, он мог молчать, и ручки могли не пахнуть. Просто когда он смотрел на человека, человек не знал, что от счастья делать.
У него был плащик, и была шляпа, и были сапоги. Он в них ходил по улице, от храма к своему деревянному дому. В доме его ждала жена, которая в старости могла повторить за полчаса один и тот же вопрос одиннадцать или шестнадцать раз. Он отвечал ей все шестнадцать раз и не сердился. И когда писал ей в разлуке письма, подписывался — «Тиша».
2. По его молитве Господь сотворил множество чудес — кто-то исцелялся, кто-то решал свои семейные проблемы, у кого-то исполнялась заветная мечта, кто-то прощал того, кого не мог простить целую жизнь, все было как и у всех старцев, только это было совершенно неважно.