Закрытие Почаевской Лавры в 1960-х: гонимые и гонители
Архимандрит Аввакум (Давиденко)

Вниманию читателей предлагаются очерки архимандрита Аввакума (Давиденко), бывшего послушником в Почаевской Лавре в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века. Автор собрал и донес до нас множество воспоминаний очевидцев того, как при Хрущеве пытались закрыть монастырь, и как тому сопротивлялись лаврские насельники и богомольцы.

Посмотрел в интернете и понял, как мало написано о гонениях на верующих в Почаеве в 60-х годах ХХ века. Правда, есть письмо самих почаевских иноков тех лет, опубликованное в «Вестнике РСХД», еще Татьяна Лазаренко большой материал собрала, и за этот ее труд ей земно стоит поклониться. Ну и все! Нет памяти в смерти. А были там события страшные, прорастающие своими корнями в сегодняшнее неспокойное время...

И, вот, подражая Татьяне Лазаренко, я опишу подробности, о которых я слышал от старших братий Почаевской Лавры, и именно так, как эти рассказы отразились, зафиксировались в моей памяти…

Будучи послушником в Лавре в конце 70-х – начале 80-х годов, уже далеко после всех описанных далее событий, я слышал эти рассказы. Старшие братия, зная, что не вечны, помня всегда о неумолимом беге времени, быстротекущей реке забвения, о том, что им осталось жить кому год, кому десять, двадцать, стремились передать нам, молодым, что было дорого их сердцу, их памяти. Об этих событиях мне рассказывали послушник Димитрий — «Мышонок», как его у нас в Лавре прозывали из-за маленького роста и природной меткости и шустрости, и послушник Иван из Днепродзержинска. Об этом говорилось много и подробно. Также старшие из братий — благочинный архимандрит Алипий, регент монах Нестор, игумен Апеллий, архидиакон Кассиан — рассказывали нам, молодым послушникам, поистине героическую повесть о тех тревожных событиях, которые они пережили, когда братия Почаевской Лавры уже отчаялась жить в обители, но все же, не надеясь уже ни на что, продолжала боронить свой Дом — Лавру, свой духовный мир, завещанный им ушедшими поколениями иноков…

Мой рассказ не претендует на точность исторического исследования. Я прежде всего хочу передать тон, жар, дух той эпохи в ее духовном восприятии, восхищении мифа, предания, прекрасных или ужасных легенд, сложившихся вокруг совершенно известных между нами событий. Что-то из рассказанного мною будет мифологично, но, тем не менее, прекрасно по своей сути и возвышенно. Но, многое – правда. Страшная правда! Что легенда, а что реальность в сих событиях — я умышленно не разделяю. Пусть этим займутся серьезные историки. Я пишу в русле предания. Это мое. Так получится более ясная, живая, яркая и возвышенная картина борьбы за выживание обители в ту грозную эпоху…

Признаки начала гонений

Бедствиям предшествуют знамения, в которых наши мистически одаренные верующие люди усматривают сверхъестественные знаки Неба. В Почаевской Лавре перед началом гонений, в 1958 году в день Святой Троицы во время богослужения Троицкий собор внезапно трижды озарился дивным, подобным блеску молнии, нетварным светом, осветившим мозаичные изображения на стенах храма, которые после этого мгновенно обновились, победно воссияв полноцветьем красок и яркой позолотой. Четко, словно ожившие, проступили просветленные лики святых, ранее почти неразличимые...

Есть вторая версия грозного знамения начала гонений. О ней упоминается в книге «Яко с нами Бог» Лаврова (Федора Мельникова) которую после редактировал и значительно дополнил архимандрит Амвросий (Юрасов). Там мы читаем: «В Почаевской обители в 1958 году, 8-го октября, в 5:30 утра сторож вышел из гостиницы и увидел над собором во весь рост Божию Матерь, которая держала в Своих руках покров. Он упал на колени и стал молиться, потом вбежал в гостиницу и позвал остальных. Около 10-ти человек стояли на коленях и просили Божию Матерь о помощи. Она пребывала так минут пятнадцать, потом стала невидима, свет же на этом месте оставался до рассвета».

Начало гонениям положил Хрущев

Хрущев ненавидел религию. Это было его внутренним «я». Придя к власти, он резко обозначил границы новой эпохи с характерной для нее тенденцией расправы над Церковью, которая ознаменовалась появлением новых, чрезвычайно жестких постановлений, гонений, направленных на резкое сокращение количества храмов, закрытие монастырей, запугивание верующего населения. В 1959 году был принят нелепый «План мероприятий по прекращению паломничества к так называемым "святым местам"», в котором особым пунктом выделялся вопрос запрета паломничества и ликвидации монастырских гостиниц, обслуживающих паломников, в числе которых называлась и почаевская.

Попытки ликвидации Лавры происходили рывками в течение ряда лет. Первая попытка произошла в 1958–59 годы, но самые массированные и ожесточенные приходятся на 1962–63 годы. Со снятием Хрущева в 1964-м гонения постепенно ослабли и прекратились. Но и после власти не оставляли верующих в покое своими «наскоками», проверкой паспортного режима…

К ликвидации монастыря власти подкапывались разными способами долго и упорно. Мол, Лавра в аварийном состоянии, корпуса келий, купола, деревянные покрытия крыш обветшали и местами могут рухнуть. Следовательно, Лавру необходимо закрывать! Наместник Севастиан, слыша о придирках разных комиссий, которые тьмами облак в те дни осаждали обитель, срочно подвозит дерево и начинает ремонт куполов и корпусов. Многое он, очень много успел сделать перед своим заключением… Тернопольская областная администрация и КГБ рассуждали: вот, Киевскую Лавру недавно закрыли, а эта что, особенная? Ее тоже надо закрыть! Особенно отличились в позорном закрытии Лавры уполномоченный по делам религий Тернополя Гладаревский, работники КГБ и милиции: майор Бочкарев, майор Корсаков, капитан Максимов, майор Данилов, на­чальник паспортного стола капитан Велик, старшие лейтенанты Борейко, Лысак, Юрчак и другие…

Наш мир веры должен исчезнуть – «не быть!»

Известие о планах властей о закрытии одно за другим приходило в монастырь. Люди, наполняющие обитель, из уст в уста передавали слух о новой волне репрессий, готовящейся и уже обрушавшихся на Почаевскую Лавру. Паломники, странники, юродивые, бесноватые кликуши, слепцы, полубродяги и полусвятые, многочисленные местные жители — все они реально внутренне почувствовали, что в одночасье может рухнуть и исчезнуть их живой, родной, удивительный, в меру прекрасный, в меру ужасный мир веры, соединяющий их с Небом. Почувствовали также, что в одночасье могут лишиться приюта, пристанища, благодатной помощи силы духовной, которую они годами черпали, в стенах святыни. Посему они массово собирались в Лавру. Боронить!

Коммунизм как тоталитарная идеология не терпел внутри себя проявлений, чуждых его природе. Советская власть, идеологи марксизма-ленинизма, коммунисты и комсомольцы верующим строго внушали, что они должны перевоспитаться и оставить свой прежний мир, образ жизни и жить по-новому. Иначе им предписано НЕ БЫТЬ! Но, уважаемый читатель, никакое явление этого мира, будь то религиозная идея или живой организм, не согласятся с тупым, агрессивным и глупейшим приговором «не быть!» Все живое будет бороться и боронить свое собственное бытие до последнего издыхания. Так есть. Это диалектика бытия всего живого.

Верующие не могли вместить тот «новый мир». Им издавна, дедами-прадедами был завещан их старый мир, в которым они живут, и они ни за какие посулы и коврижки не хотели принять тот другой, коммунистический «рай», мир без Бога. Построение коммунизма, гонения на веру резонировали в людских душах вспышками, озарениями многих чудес, знамений, видений и пророчеств. Люди защищали, боронили свой мир!

Пошли тяжелейшие годы прещений, гонений. К паломникам и местным жителям все чаще и чаще начала приставать милиция. Людей арестовывали, подвергали допросам, психологическому давлению, устрашениям и даже пыткам лишь за то, что они, веруя, отстаивали данное им Богом право защищать Лавру и молиться на родной земле. Особые издевательства применялись по отношению к беззащитным мирянам, молодым девушкам и женщинам-паломницам, которых нередко насиловали и даже убивали. Есть два случая убийств. Девушку Марфу Антоновну Гржевскую, приехавшую в Почаев помолиться, милиционеры, выследив, изнасиловали и сбросили с чердака дома, где она тайно ночевала. Скончалась от травм в больнице. Мать, приехав, забрала домой. Также убили странницу Лидию Михайловну Толмачеву, певшую по ночам в храме. Забрав в горотдел милиции, во время допроса избивали, ударом сбили со стула, а сердце у женщины было слабое, в больницу привезли уже мертвую.

Беды постигали и гонителей, которые, ослепленные безумной ненавистью, поднимали руку на святыни земли Почаевской. Печальную известность обрела история первого секретаря Кременецкого райкома партии Андрея Ичанского, особо неистовствовавшего во время разорения Почаевского скита (ломал иконостас и выбрасывал на улицу; детали иконостаса долго хранились потом в лавре, сложенные под Антоние-Феодосиевой церковью). Глумившийся яростно над святынями функционер в ответ на призыв устрашиться Божией кары опрометчиво заявил: «Если Бог есть, то пусть Он меня покарает, отнимет самое дорогое». Безумец поплатился жизнью дочери. Девушка, учившаяся в институте во Львове на химическом факультете, погибла в муках в возрасте 21 года в результате того, что у нее в химлаборатории в руках взорвался баллон с кислотой. После этого он сник и категорически отказался участвовать во всех дальнейших акциях по уничтожению монастыря.

Грузовики, брандспойты и оборона

И вот началось! Такой себе «разбойно-татарский набег» в середине двадцатого века. Верующие вереницами идут в лавру, а тут грузовики стоят наготове. Из них выскакивают крепкие парни и, хватая под руки, под ноги одну бабу, другую, третью, четвертую… бросают на грузовик. Кого подсаживают, выкручивая руки… Тут, крики, возмущения, плач, голосение! Кого забросили, и кто уже в кузове и помоложе, спрыгивают назад, разбегаются. Матушка Ирина, непосредственная участница обороны монастыря, рассказывает: «Я, хоть и пожилая, но когда меня, подобрав за руки и ноги (Господи, никогда такого безобразия со мною не было — подол юбки волочился по земле!) швырнули на машину, я, представляете, где у меня те силы взялись, вдруг помолодела, как та прудкая горная коза спрыгнула с высоты назад». Тут, у святых врат крики, шум, гам, валяются тут и там брошенные страннические платки-клунки с пожитками, во дворе такое ощущение, что чуть перья не летают. Дружинники, рассвирепев, матерятся: людей много, а они в явном меньшинстве.

Но, странницы-богомолки, кто знал куда бежать и был попроворней, те уже, оббежав через экономию и со стороны типографии, пробрались, и в лаврском дворе уже толпами стоят, кричат, совестят и стращают милиционеров карами небесными. У некоторых в руках мятые фотографии с изображением Страшного Суда. Показывают милиционерам. Аж вот, другие грузовики въезжают во двор — приступать к разбору иконостаса в Успенском соборе, вывозить иконы и убранства. И главное, как рассказывают, целились сначала на келарню, дабы вывезти продукты из монастыря. Думали, если вывезут продукты, то уже жить там станет невозможно. Люди, прослыхав о том, что уже думают рушить иконостас в Успенском, ложатся рядами на камни мостовой. Ну, что дальше? Люди лежат, грузовики стоят, шофера не будут же по людям ехать.

Тут подъезжают пожарные машины, правда, и скорая помощь с ними, и врачи подъехали. Дана команда вставать, иначе будут поливать водой. Никто не встал. Весь двор вылег, как павшие воины (воительницы Христовы), лежат — не ворошатся, смотрят в небо, молятся. У некоторых на грудях икона – щит и ограждение! Кто-то силится еще и петь: «Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево!» Тут, тревожно загудев, заработали помпы пожарных машин, и на людей полилась вода. Струи периодами усиливали, дабы напором смывать непокорных. Особенно это хорошо получалось применительно к лежащим крайним.
Женщины, уклоняясь, подхвачивались, вскакивали, переползая, перекачиваясь под струями брандспойтов, ложились поодаль. Те, что не лежали, побрав в руки камни, затаились, но как только заработали насосы, и полилась вода, камни полетели в цель. Аж вот, один камень полетел, другой, третий… стекла пожарных машин сделались мозаичными и стали распадаться в серебристо-мозаичные осколки. Их, хватая, били уже по-настоящему, тащили в «воронок», ставили на учет в милиции, но запугать так и не смогли… Набег атеистов на Лавру того шумного дня сорвался…

Местные почаевские

Отношение местных почаевских городских жителей нельзя назвать однозначным. Было всякое. Местные, всегда завидуя богатствам Лавры, очень по-разному относились к закрытию и разгону монахов. Большинство оставались безразличными к происходящему. Некоторые, их тоже было немало, помогали лаврским насельникам, перепрятывали у себя в домах гонимых монахов, давали приют богомольцам, приехавшим на прощу. Их милиция штрафовала, наказывала. А некоторые из них, менее блистательные из местных, прямо или косвенно сотрудничали с кагебистами (правда, таковых были единицы). Они суть несмысленные бытовички, злорадствуя, приходили, когда монахов не было, или прямо на глазах у горстки оставшихся немощных беззащитных старичков грабили их кельи: дорожки из келий воровали, грабили кое-какие монашеские пожитки и более-менее ценные вещи: иконы, книги. На увещание: «Что вы делаете!» — говорили: «Вам, монахам, все равно это уже больше не пригодится, так как вас уже нет…» И такие позорные деяния тоже происходили… Но, повторюсь, таковые, были в значительном меньшинстве.

Надежда среди безнадежности

Тут монастырь закрывают, по келиям шарят вовсю, мародеры по корпусам и коридорам шастают туда-сюда, всюду разброд, развал. Монахов выписывают, увозят, а иеродиакон Алипий (Шинкарук) невозмутимо капусту в подвале шинкует. Ему старшие, но павшие духом из братий говорят: «Что ты делаешь? Зачем? Нас разгоняют, и кому достанется эта заготовленная тобой капуста?» Но он уверенно утверждал: «Все равно может пригодиться». Слесарь Лёнька, местный житель Почаева, рассказывал мне: «Трудился в те годы послушником на кухне. Милиция и кагебисты заходят, а мы прячемся под столами и за котлами. Ждем, выглядываем, когда уйдут… Так что ничего не говорите мне против бандеровцев. Не смейте! Чтоб я не слышал! То были люди из легенды! Они боролись за великую Украину! Если бы они были сейчас здесь, такого безобразия бы не случилось…» А Иван погребник говорил: «Все равно, вот увидите, может я не доживу, но Украина будет свободна и самостийна! Вот увидите, кто из вас доживет, и вспомните меня Ивана погребника, малого местного жителя Почаева, трудившегося во время оно в подвалах на засолке овощей! Вспомните!» И такие разговоры были среди местных жителей… Ну, что было, то было. О всем упомяну…

Иеромонаха благочинного Никона выписали и приказывали уехать в 24 часа. Он же упирался, не хотел добровольно оставлять свое место подвига. Он говорил: «Сам я не уйду, разве что меня вынесете!» А у него были очень мощные пышные большие красивые волосы. Аж вот и случилось! Милиционеры, подвыпивши, его изловили, навалились, избив и связав, бросили в какую-то яму, а сами побежали искать лошадей. Затем привязали волосами к конной фуре (подводе) и волочили с горы по камням мостовой, от трения о песок и камни протерлись плечи и спина подрясника, так что под конец под горой остался кровавый след… Внизу местные почаевские жители накинулись на пьяных милиционеров и отняли, оборонили, вырвав батюшку из рук пьяных стражей порядка. Доживает (еще жив) в Одессе в Успенском мужском монастыре. Гипноз страха, навеянный пытками, так и не позволил ему возвратиться.

Убит также был послушник, а по другой версии монах, Григорий (Унку), молдаванин. Здоровый был, упирался пяти милиционерам в дверной косяк келии, бороня старого монаха, которого хотели выкинуть из кельи на улицу. Так его, забрав в горотдел, избили до полусмерти. Там же от побоев он после скончался. У этого случая есть две версии: некоторые говорят, что где-то в дороге он был сброшен оперативниками с поезда — версии рассказа разнятся, но наличествует факт убийства человека милиционерами. Мать, забирая тело, обнаружила на нем ссадины и вырванный бок…

Ключи на престоле

Был и такой во всех смыслах устрашающе-возвышенный эпизод. Пришла комиссия и потребовала сдать ключи от соборов и церквей Лавры. Вызвали настоятеля. Наместник архимандрит Севастиан (видимо, Бог на тот час его умудрил, что говорить) на требование сдать ключи сказал: «Если я сдам вам ключи, меня покарает Бог и история, проклянет братия и все верующие. Нет! Я вам не сдам ключи, но вот, смотрите: я кладу их на престол (а сие происходило в большом Успенском соборе, и при этих словах наместник положил ключи на престол) — берите, пусть проклятие будет непосредственно от Бога на вас и на детей ваших!» Те, видимо убоялись. Постояли, помялись, потоптались, друг на друга сердито косо «позыркали», подталкивая друг друга взять ключи, но так подойти к престолу никто и не решился. Никто не взял, сила Божия удержала. Ушли. Вскорости наместника Севастиана забрали во Львов под домашний арест.

Братия закрылась в корпусах и соборе. Благо брамы и запоры надежные. Так прыткие кагебисты, использовав снаряжение альпинистов, пролезли по крыше, через ремонтно-вентиляционный люк Успенского собора, пробрались через библиотеку в алтарь. Самуил и Димитрий готовились к службе, совершали в сие время как раз проскомидию пред литургией. Смотрят, аж вот, по веревке сверху спускается кагебист, как раз возле жертвенника приземлился. За ним второй, третий, целый десант… Прервали службу, и давай бесчинствовать, разгон делать. Самуил от увиденного и нервного потрясения помешался, и таковым тихо помешанным уже оставался до конца дней. Я его застал и хорошо помню. Его брат архимандрит Любомир за ним ухаживал, досматривал, даже рясу на него одевал, так как тот сам не мог... Я их еще хорошо помню.

Монахов и странниц ловили и увозили. Тех, кто опять появлялся, вылавливали, садили в грузовики повторно и, избивая, выбрасывали в поле или в лесу за 40-70 км от Почаева. Были случаи, когда самых упорных возвращенцев, вывозя в лес, привязывали к дереву…

Иеромонаха Сергия Соломко так завозили несколько раз. Ну, говорили дружинники, монах этот упорный, как домашний кот, ты его завози, а он все равно, гад, возвращается! Монахиня Ирина (Шаляпина Ирина Дмитриевна), проживавшая по улице Липовая 6, мне рассказывала: «В то гонение произошел очень странный случай с иеромонахом Сергием в записном столе. Вор грабитель, коих в ту лихую годину безвременья ошивалось по Лавре много, остался в соборе с целью ограбления, спрятавшись на хорах, затаился, пока замкнут собор. И когда все стихло, начал помалу спускаться с целью тихо пробраться к записному столу (там хранятся деньги за поминовения). Смотрит и видит: горит свеча и сидит монах, что-то записывает. Подходит ближе, обогнул столп, выходит сюда в придел из-за колонны и — о ужас! Кромешная тьма! Ни монаха, ни света нет, все покрывает мгла. Вор, шаря руками по стенам, стал пробираться назад, дошел до средины собора и видит: опять есть свет и сидит монах пишет. Пошел прямо на свет, и опять в столбах запутался, и ни монаха, ни света не нашел. Все тьма покрывала. Уже в камере предварительного заключения в тюрьме они встретились, сидя бок о бок. Вор его узнал и про сей страшный для него случай как на духу иеромонаху Сергию рассказывал: «Я не мог подобраться. Издалека вижу: ты сидишь и что-то там пишешь, а как подойду — тебя нет, ничего не нахожу, и так два раза повторилось, и я убоялся. Видимо, Бог в мире есть. А так, я бы мог тебя там и убить! Точно есть какая-то сила…»

Регенты Нестор и Димитрий вспоминали: «Как только вывезли Амфилохия в Буданов, в психиатрическую больницу, как к вечеру поднялась такая мощная буря, что по лаврскому двору невозможно было идти, она-то и поразбрасывала уже пьяных милиционеров и дружинников в разные стороны. Разметала, как ветер снопы соломы, аки прах пред лицом ветра, яко ангел Господень погоняй их». Такой смех был. Правда, ветром железо с храмов сорвало, повыбивало стекла в восточном корпусе и залило дождем, да так сильно, что вода в коридорах лужами по щиколотки стояла.

Последний рывок ликвидации

Когда летом 1963 года ночью была совершена очередная и самая ожесточенная из всех предыдущих попытка ликвидировать Лавру, дабы пресечь наплыв людей, дано было указание рейсовым автобусам не останавливаться в Почаеве. Проезжали прямо на Кременец. Особенно местным почаевским жителям то был урок на выживание. Смех… Доезжают домой, вот уже в Почаеве: «Ой, Господи, — кричат, — да остановите!! Я тут живу!» Шофер с приставленным рядом инструктором в штатском оглянутся и загадочно многозначительно ответствуют: «Нельзя!» — «Почему нельзя?! Это же абсурд! Зачем тогда сдался тот автобус?!» Тут крики, плач. Старую бабу не выпускают. Бунт, замешательство. Нельзя, и все! Точка! Но люди шли дорогами, полями, шли лесами защищать святыню. Какой-то мужественный человек, — рассказывал дед Иван звонарь, местный житель Почаева, — вскочил в колокольню и, запершись в ней изнутри, целые сутки звонил в большой лаврский колокол. То был набат в защиту Почаевского монастыря. Местное население окружных сел Залисцив, Лосятина, Лидыхова поняло: в обители что-то деется неладное. Посему к моменту, когда планировался вывоз келарни, продуктов и икон из храмов и корпусов, двор был битком набит встревоженным народом. Ясно, безбожники не ожидали такого поворота событий и находились в недоумении и нерешимости относительно продолжения своих действий. Поток людей остановить не удавалось, срывались и рушились все планы.

Подогнали, уже в который раз, грузовики для вывоза братии и подтянули многие вооруженные отряды милиции. Верующие богомольцы, странники и странницы, а также жители Почаева в очередной раз отстояли обитель. Их теснили, по уже испытанному прежде методу обливали водой из пожарных машин, но люди стояли насмерть. Они ложились под колеса автомобилей, собственными телами защищали входы, живым кольцом окружали иноков, не давая милиции подойти к ним. Милиционеры находились в замешательстве и ждали дальнейших указаний сверху, как поступать с людьми. Давить лежащих колесами? Затруднение у противостоящих сторон было явным. Так у властей срывалась попытка за попыткой тайно вывезти убранство монастыря и монастырскую братию. Но все же силы были неравные…

В конце концов, собрали всех оставшихся, возвратившихся с завоза, с полей, сопротивляющихся разгону монахов, и уже не завозили обратно в поля, но без суда и следствия вывезли на грузовике в тюрьму в Чортков, райцентр Тернопольской области…

21 день не было богослужения в Лавре. По двору валялись нехитрые пожитки из келий, монашеские вещи, даже камилавки. Их футболили ногами милиция и дружинники из комсомольцев, в те дни тотально властвовавшие в опустевшем монастыре. «А что вы будете делать со зданиями монастыря?», — интересовались местные почаевские жители. «А у нас уже есть план, будем подгонять сюда тракторы, автомобили и здесь будет машино-тракторная станция по ремонту сельскохозяйственной техники!», — ответствовали гордо, с пафосом новые хозяева-коммунисты.

Явление Иова Почаевского

На это время приходится, я бы сказал, главное и самое важное совершившееся чудо, которое, можно сказать, переломило ход событий. Это явление преподобного Иова. Оно, повторюсь, было главным событием в трагичной и возвышенной эпопее закрытия монастыря. Дело было так. Уже вечерело, милиционеры и дружинники собрались на совещание по поводу дальнейших действий. Вдруг видят: в углу комнаты стоит старец и грозно, очень грозно им говорит: «Хлопцы, убирайтесь отсюда, я тут хозяин!» То был преподобный Иов. Он явился, как передавали рассказчики, не в схиме и монашеском одеянии, но в кожухе — овечьем тулупе, причем была интересная особенность: тулуп был вывернут наизнанку, волной наружу. Видимо, так Иов ходил, подвизаясь в обители в обычных своих буднях. Грозный лик обличителя парализовал, но и отрезвил дружинников, опьяневших от сладкого хмеля разрушения и вседозволенности. Сидели минут пять в оцепенении, не молвя ни слова. Что это было? В пустом углу комнаты, как в густом дыму, растворялась тень пожилого человека. Туда, в тот угол, было страшно смотреть! Невесть откуда в душах нагнетался немотивированный страх. Они, придя в себя от увиденного и услышанного, побросав водку и сигареты, начали, оглядываясь, мало-помалу расходиться, а некоторые от страха прямо-таки пустились врассыпную. После этого чуда ряды милиционеров и дружинников очень поредели. Милиция из местных просто отказывались идти в Лавру на очередные «спецзадания». Поредели и наскоки. Они становились день ото дня слабее и слабее.

В Лавре в советское время, когда на ее территории располагалась поликлиника, было видно небольшое помещение с вывеской «тубкабинет» — справа, как только заходишь в святые врата. Именно там располагался «штаб по ликвидации монастыря», и именно там было явление преподобного. О нем впоследствии монахам и верующим рассказывали сами милиционеры. Двое из них после приходили богомольцами и говорили: «Э-э, что вы знаете? Вы, сегодняшние прочане, приезжаете, молитесь и не видели хозяина Лавры — Иова, а мы видели его воочию, близко, лицом к лицу!»

Монахи обращаются на Запад

Между тем монахи, те, кто были грамотнее из них, не сидели молча. Писали… ведомыми и неведомыми, невероятными путями пробивались, добирались в Москву. Иеродиакона Андрея (Щура) несколько раз, опознавая, снимали с поезда. Однажды он умудрился ехать в багажном контейнере под вагоном. А добравшись в Москву, бросали письма в открытые окна иностранных машин, дипломатических представительств и миссий. Одно письмо видимо попало в цель, или вернее сказать достигло цели.
В ноябре 1963 года председатель КГБ В. Семичастный вынужден был доложить в ЦК КПСС о том, что жалобами Почаевской братии занимаются такие международные организации как Всемирный Совет Церквей и Организация Объединенных Наций. Решительное пресечение этими организациями творившихся беззаконий привело к международному скандалу и наложению штрафных санкций на Советский Союз.

Знаменитое письмо почаевских монахов всколыхнуло сонный Запад. В марте 1964 года на митинге в Париже французский писатель, лауреат Нобелевской премии Франсуа Мориак заявил: «Когда Христа распинают в Москве, мы слышим в Париже Его стон на Кресте».

Участники митинга направили протест Н. С. Хрущеву, а 4 марта был срочно создан Международный комитет информации об антирелигиозных гонениях на верующих в СССР. Репутации Советского Союза был нанесен серьезный ущерб, а вмешательство международной общественности вынудило власти прекратить беззакония. К этому времени авторитет Хрущева был окончательно подорван, и 14 октября 1964 года, в великий праздник Покрова Божией Матери, одиозный Генсек был смещен.

Европа нам очень много подсобила. Посему Европа нам, верующим, ой как нужна! Не будем заблуждаться мы, церковные, в сегодняшнем блеске куполов, набрав сегодня силы, гордо, презрительно относиться к европейцам, их демократическим ценностям, говоря, что Европа и Запад, мол, загнивают, а у нас есть свой путь к процветанию. Каков наш «светлый путь», мы на примере прошлых десятилетий уже воочию видели. Хватит! Сие нам пересторога, ведь, не знаем, что нас ждет и еще будет в будущем…

Инструктор КПУ Тернопольского облисполкома Гладаревский, организатор бесчинств по ликвидации Лавры, за проявленную жестокость в отношении людей, вместо награды или повышения по должностной лестнице был заточен под следствие в Киев. И в изоляторе повесился, отодрав стежку из простыни, как только из материалов следственного дела узнал, что на его совести, кроме превышения должностных полномочий, еще и убийства паломников и монахов, имевшие место в Почаеве. А это уже грозило серьезным сроком или, по тогдашним законам Советского Союза, даже расстрелом.

Закрытие обители не удалось еще по одной очень важной причине: местные кагебисты и милиционеры перегнули в своих бесчинствах палку. Очень чрезмерно превысили свои полномочия, если не сказать просто – сползли в банальную бесчеловечную жестокость. В них, малообразованных мужчинах, набранных в органы из армии, при попустительстве сверху просто проснулся инстинкт зверя и охотника за людьми. Такая вспышка дикости и варварства уже не могла безнаказанно пройти. Все-таки, стояла уже середина ХХ века.

* * *

Монахов выпустили из Чорткова. Было пустынно, холодно, неуютно в частично уже разграбленной обители. Выбиты двери, стекла, даже рамы, всюду гуляют сквозняки. А они все равно возвратились в свой Дом, свою Лавру, свою поруганную, поскубанную, как говорил архимандрит Алипий, обитель. Вернулись поначалу всего шестнадцать человек (по другим рассказам двадцать — самые стойкие). Пострадавшая, поредевшая «армия спасения». Местные почаевские жители говорили, что жалко было смотреть на эту горстку бедолаг. Но стоят все равно, поют на службе… Выстояли!

* * *

Р.S. Отец Андрей Кураев презрительно отзывался о темноте почаевских бабушек и монахов. Вчерашний атеист, вроде как богослов-теоретик, что он может знать и понимать в народной душе? Он не может понимать всех движений глубинной веры духа народного. Пусть бы он выстоял перед лицом гонений, прещений, арестов, тюрем и даже убийств, как выстояли, устояли эти монахи и странницы. Тогда бы он имел хоть какое-то малое моральное право говорить так о них. Кураеву суть престорога: не знаешь — не говори!

Они прожили свою жизнь в подвиге. Может быть, многие из них были и неграмотны, с ревностью не по разуму, и фанатичны. Но они не отреклись от своих убеждений, от своего Господа и Спасителя и Пречистой Его Матери, и многие жизнь свою положили, защищая то, что было дорого их сердцу — веру. Они жили и стояли за свои убеждения. Как раннехристианские мученики и исповедники. И уже одно это достойно уважения.