Протоиерей Иоанн Кадар (Сергиевский приход): «Церковь не должна превращаться в российский клуб»

Сергиевскую церковь я нашел не без труда. От станции метро «Хешок тере» («оранжевая» линия – М1) до улицы Лэндваи идти было довольно просто. Но вот на самой улице мне пришлось гораздо сложнее. Под № 26 я увидел обычный многоквартирный дом. Попытки объясниться с рабочими, трудившимися неподалеку, успехом не увенчались: судя по всему, ни на русском, ни на известных мне иностранных языках они не говорили. А на венгерском не мог говорить я.
И только зайдя за калитку, во внутренний дворик, я понял, что не ошибся в своих поисках. Табличка на стене дома подтверждала, что здесь находится православный храм. Правда, отсутствие дополнительных указателей сбивало с толку. Куда идти? С какой стороны надо обойти жилой дом, чтобы попасть в церковь? Поиски снаружи ни к чему не привели: храма не было. И только зайдя в подъезд и взглянув на площадку первого этажа, я обнаружил большую дверь с решеткой, увенчанную крестом. Надпись «Русская Православная Церковь» и вывешенное рядом расписание богослужений уже не оставляли сомнений: церковь находится именно здесь. Я нажал кнопку звонка – и священник Иоанн Кадар, настоятель прихода во имя преподобного Сергия Радонежского, пригласил меня войти внутрь.
Довольно любопытно: помещение церкви и квартира священника представляют, по сути, одно целое. Храм – справа от входа, а жилье священника – немного левее. Своеобразный церковный дом.
– Да что вы, какой здесь церковный дом, – разочаровал меня отец Иоанн. – Здесь, по сути, одна большая комната. И все. Жить холодно, неудобно. Но приходится жить при храме. Хотя есть в этом и положительная сторона. Потому что меня всегда при необходимости могут здесь найти.
Справка . Сергиевский приход в Будапеште был основан в 1950 году русскими эмигрантами. В том же году было арендовано помещение на улице Лэндваи. Большую роль в становлении прихода сыграл известный в Венгрии священник протоиерей Михаил Толмачев. С 1995 года помещение находится в собственности общины.
Протоиерей Иоанн Кадар настоятельствует в Сергиевской церкви с 1989 года. Отец Иоанн (к слову, племянник святого Иова (Кундри) из Украины) родился в 1958 году в г. Хуст Закарпатской области Украины. Окончил Ленинградскую лесотехническую академию, затем Ленинградскую духовную семинарию. Высшее богословское образование получил на экстернате Петербургской духовной академии. Рукоположен во иерея 25 февраля 1989 года. Служил в Александро-Невской лавре, а затем был направлен в Будапешт.
– По сути, приход на Лэндваи медленно умирал, – говорит отец Иоанн. – В 1970-е годы, к примеру, было одно-два крещения в год и 14–15 погребений. После отъезда в Австралию отца Михаила Толмачева (в 1973 году) здесь вообще три года было все закрыто. Потом, вплоть до моего приезда в 1989 году, служил протоиерей Иоаким Бабенец. Община стала очень маленькой – 15–17 человек на воскресных богослужениях, в летние месяцы и того меньше. В основном приходили русские эмигранты и несколько русинов. Вообще храм был в довольно жалком состоянии. Икон почти не было (только иконостас). Вместо подсвечников – ящики с песком. Жуткая бедность, убожество. Меня это очень поразило. Все-таки бедность не должна переходить в неряшливость. Тем более в храме Божием.
К счастью, приход, невзирая на множество «болезней», не умер. Более того, в 1990-е годы начинается его быстрое выздоровление. И к середине 1990-х присутствие даже 100 человек за воскресным богослужением становится не чудом, а обыденностью.
– Ну, это никак не связано с каким-то моим миссионерским даром, – улыбается отец Иоанн. – Просто именно в конце 1980-х у людей появился интерес к Церкви. Здесь дислоцировалась Южная группа советских войск. Многие оттуда стали приходить с просьбой о крещении. Порой приходилось крестить в день 40–50 человек. Конечно, при таком количестве крещаемых сложно вести полномасштабную катехизацию. Но люди очень просили о крещении, почти что требовали.
– А в начале 1990-х начинается эмиграция из республик бывшего СССР, – продолжает свой рассказ батюшка. – Тем более что въезд в Венгрию был свободный, без визы. Наибольшей численности наш приход достиг в 1996–1997 годах. Но в конце 1990-х, когда экономическая ситуация в Венгрии резко ухудшилась, многие стали уезжать в Россию. В общем, сейчас мы имеем стабильную численность прихода (исходя из числа прихожан на воскресной литургии) в 60–70 человек. Это не так уж и мало. Тем более что основная часть прихожан – это наши женщины, вышедшие замуж за венгров. Они, скорее всего, никуда отсюда не уедут. Подавляющее большинство членов прихода – из Украины и России. Украина явно доминирует, особенно центр и восток (Киев и Харьков).
Наша беседа с отцом Иоанном постепенно перерастает в философско-познавательный диалог. В дискуссию об эмиграции и о роли Церкви и духовенства за рубежом. Батюшка охотно делится своими мыслями и наблюдениями, оформленными в довольно четкую систему взглядов, «отточенных» за 20 лет служения в Будапеште.
– Когда мы говорим о православных, о православных русских, нельзя обходить стороной наши немощи, – убежден мой собеседник. – Возьмем, к примеру, первую волну эмиграции, представители которой осели во Франции, Чехии, Германии. Хорошо образованные, интеллигентные люди. Но они все равно делились на какие-то фракции, партии, группы. И эта не самая полезная черта сохранилась у эмигрантов современных. Хотя такого блестящего образования у них уже нет.
– Иногда ссылаются на численность российской диаспоры, акцентируя внимание на том, что она вторая после китайской. Но проблема в том, что все русскоговорящие – это аморфная, разобщенная масса, – подчеркивает отец Иоанн. – Люди, невзирая на яркие дарования, не умеют работать в команде, сообща, ради общей цели. Вот, к примеру, армяне, греки, евреи научились хорошо отстаивать свои интересы. И при этом стараются брать не числом, а уменьем. О русских такого не скажешь: дробление на «группки» не перестало быть чертой их характера.
«Неужели даже сейчас? – не дает мне покоя недоуменная мысль. – Понятно, из России после 1917 года бежали многие: от монархистов до республиканцев и явных сторонников анархии. Видимо, эта политическая разделенность, ярко выраженная на родине, не могла угаснуть и вдали от нее. Но эмиграция 1990-х? Зачем ей дробиться? Вроде бы политика и идеология для эмигрантов новой волны играет далеко не главную роль».
– Вы знаете, какой-то явной, четко выраженной причины этой раздробленности, пожалуй, нет, – замечает настоятель. – Видимо, что-то скрыто на генетическом уровне. Наверное, присутствует неумение жить за границей, в диаспоре. И вряд ли что-то в ближайшей перспективе изменится. Для этого должно пройти немало времени.
– Я еще застал здесь группу русских эмигрантов, которые приехали в Венгрию из Сербии, – продолжает свой рассказ отец Иоанн. – Да, они были людьми культурными, образованными, сдержанными, даже придерживались схожих политических воззрений. Но и у них присутствовала эта немощь – деление на фракции. А если поднять протоколы старых приходских собраний… «Закладывания», разные докладные записки – все это было. К сожалению, далеко не все из старых прихожан приняли эмигрантов последней, постсоветской, волны. И общения между ними почти не происходило. Впрочем, сейчас из тех старых эмигрантов, которые приехали сюда из Сербии, никого не осталось. Все отошли в мир иной.
Да, смерть уравнивает людей. И там, за вратами вечности, все эти деления на фракции и группы предстают, наверное, в ином свете. Как ничтожные и глупые, а порой вредные и опасные. Особенно обидно, если эти разделения проникают из светской в церковную среду. Примерно в том виде, как рассказывал отец Иоанн.
– Конечно, дробление более выражено среди людей малоцерковных, – уточняет батюшка. – Люди же церковные имеют чудесную возможность единения вокруг евхаристии. Кроме того, любая разделенность преодолима. Главное, найти для этого хорошие способы. А в Православии, как нигде, все зависит от масштаба личности архиерея, священника, мирянина. Если есть харизматическая личность, многое меняется к лучшему. Если ее нет, немощи становятся более заметными. Хотя в церковной практике имеются четкие указания, как эти немощи преодолевать. Но подчеркну еще раз: преодолеть разделенность непросто. Тем более что национальная принадлежность прихожан в этом особой роли не играет. У нас не делятся по признаку русских, украинцев, молдаван и так далее. Впрочем, с Божией помощью все преодолимо.
– Значит, эмигранты из Западной Украины, из Галиции тоже успешно интегрируются в русскоязычный приход? – спрашиваю я.
– Здесь все сложнее, – констатирует отец Иоанн. – С запада Украины у нас главным образом карпатороссы. С ними проблем нет. Галичане же, в основном, посещают греко-католические храмы. Кроме того, здесь галичан гораздо меньше, чем в Испании, Италии или Португалии.
– Да, но ведь не все украинцы с запада страны, приезжающие в Венгрию, крещены в униатстве. Многие являются православными (пусть и из числа раскольников). Неужели у них не возникает потребности быть на православной службе? – задаю я следующий вопрос.
– Конечно, иногда они приходят в наши храмы, – отвечает батюшка. – Я сразу же украинцам-галичанам предложил: если хотите, я буду служить для вас отдельно на украинском языке. К сожалению, ответной реакции не последовало.
– Мне бы не хотелось вступать с кем-то в противоборство, «конкурировать», – подчеркивает отец Иоанн. – Думаю, мы должны избегать «зазывания» в приход и выписывания «рекомендаций»: ходите туда или сюда. Наоборот, мы должны свидетельствовать на самом высоком уровне. Свидетельствовать высоко о Христе! Чтобы богослужение, проповедь слова Божия, миссия были бы самого глубокого содержания, чтобы люди нас слушали. Важно быть человеком на своем месте. Хорошим священником. Ведь как получается: одного священника хочется слушать, другого – нет, к одному есть желание идти на исповедь, а к другому – нет. Вот и весь выбор.
– В Венгрии нет того количества людей, готовых слушать, которое вы найдете в России, на Украине или в Белоруссии, – говорит батюшка. – Здесь такое положение, что даже если вы будете огонь с неба низводить, к вам особенно никто не пойдет. Да и жизнь берет свое. На первом месте – заботы о выживании, о хлебе насущном. В Венгрии тот тип духовничества, что распространен в России, в полной мере не работает.
– Да, но ведь забота о выживании актуальна в России не меньше, чем в Венгрии! – невольно восклицаю я.
– Безусловно, – отвечает отец Иоанн. – Но в России ваше окружение – это в основном православные (пусть номинально) россияне. Здесь же эмигрант попадает в иноязычную, инославную среду. И порой осознание того, в какой непростой обстановке он находится, приходит через много лет. Уже выросли дети, появились внуки. И человек вдруг видит, что семья не принимает его ценности и его мировоззрение. Он осознает свою инаковость. И эта инаковость переживается всеми по-разному. Хотя многие из таких людей очень открыты для православной миссии.
Впрочем, как объясняет отец Иоанн, в «смешанных» семьях неправославный супруг редко «давит» на свою православную «половинку». Венгрия – секулярная страна, поэтому для многих ее граждан принадлежность к католицизму или протестантизму не более чем дань традиции. Сложнее, когда речь идет о соблюдении постов. Для венгров православный пост – это нечто из ряда вон выходящее. Поэтому батюшка призывает прихожан «не проявлять ревность не по разуму» и не накладывать на своих неправославных близких «неудобоносимых бремен». Ведь человека можно привлечь к Православию не только (и даже не столько) интеллектуальными изысками, но и душевной открытостью и теплотой, питаемой светом Христовым.
– Есть у нас прихожане-венгры, около 10 человек, – говорит настоятель. – В основном бывшие греко-католики. Для кого-то из них причины перехода в Православие сугубо вероучительные. Но для большинства – внутренний душевный порыв. Человек понимает, что на сакральном уровне жизнь его общины отлична от Православия. Люди это улавливают, им открывается красота православной веры. Конечно, переход в Православие занимает время. Я беседую с людьми, предлагаю им для чтения необходимую литературу, слежу, как они относятся к духовной и церковной жизни, к посещению храма. И только после такого вот «испытания» (порой длительного) принимаю в Православную Церковь.
Но, в любом случае, венгры в приходе – это абсолютное меньшинство. Поэтому церковнославянский остается основным языком богослужений. Хотя отдельные требы батюшка совершает на венгерском (если об этом просят). Литургии служатся в воскресные и праздничные дни (в год бывает 115–120 литургий). Правда, если праздник выпадает на будний день, отцу Иоанну приходится служить почти одному. Певчие работают и прийти, как правило, не могут. Молящихся тоже мало, хотя многие стараются «вырваться» буквально на полчаса, чтобы почтить святость праздника, – все-таки праздничные дни по-настоящему дороги сердцу русского человека.

– А вообще я очень строго слежу за тем, чтобы храм не превращался в некий российский клуб, – замечает настоятель. – Чтобы он не становился местом, где люди ищут какие-то контакты. Я не против контактов. Но храм – это не место поиска работы и не место, где можно посидеть, выпить и закусить. Я не против бесед, общения и совместных трапез. Но – за пределами храма. Человек должен видеть отличие между горней духовной жизнью и простым общением. Тем более что в Европе нет того уважения к личности священника, что существует в России. Здесь человек может прийти, панибратски поздороваться, чуть ли не по спине похлопать: мол, расскажи что-нибудь про чудеса, про исцеления, про обстановку в России. Священник не должен опускаться до такого уровня: пить, что-то болтать. Не должно быть десакрализации его личности.
– Конечно, я не против живого, духовного общения, – уточняет отец Иоанн. – Без него не обойтись. Священник должен уметь свидетельствовать и должным образом говорить. О разном: и о семейных проблемах, и о проблемах богословия. Главное, чтобы такие беседы не превращались в пустую болтовню и «убивание» времени для тех, кто не знает, как это свободное время провести. Думаю, от таких «бесед» особого толку не будет.
Впрочем, сейчас при Сергиевской церкви нет даже подходящего помещения для совместных чаепитий и бесед. По словам настоятеля, материальное положение прихода непростое, ведь содержание храма и священника зависит от частных пожертвований. А прихожане Сергиевской церкви – люди невысокого достатка. Правда, с 2007 года епархия платит отцу Иоанну минимальную зарплату. Впрочем, для проживания ее недостаточно. Скорее, чтобы просто поддержать на плаву. Но не более того.
– Сейчас такая экономическая ситуация, что мы думаем только о том, как оплатить счета, как выжить, – с сожалением говорит отец Иоанн. – Лет десять назад были серьезные планы по строительству русского храма, но их пришлось отменить из-за судебных тяжб с Константинополем. Хотя было бы неправильно совсем снимать с повестки дня этот вопрос. Храм на Лэндваи любим нами, намолен. Но он маловат.
«Что ж, все в руках Божиих», – подумал я, прощаясь с настоятелем Сергиевской церкви. Хочется верить, что многое из задуманного произойдет, и улицы Будапешта, как улицы Берлина, Роттердама, Лондона, Парижа и других европейских городов, украсит чудесный храм в русском стиле с устремленными ввысь золотыми куполами, таинственно притягивающими и миссионерски повествующими о том, что «Царствие Божие внутрь вас есть» и наш удел – стремиться к его достижению. С помощью Божией и под мудрым водительством святой Церкви, управляемой самим Иисусом Христом.

2 февраля 2010 года

Сергей Мудро в